Полина Дашкова - Образ врага

— Неужели вы до сих пор переживаете? — спросил он, усаживаясь напротив.

— А вы? — она улыбнулась. — Вы ведь не можете уснуть. Представить жутко, что могло случиться с нами, если бы вы не оказались рядом. У них ведь было оружие, кто-то выстрелил. Неужели у арабских подростков есть огнестрельное оружие?

— Не знаю, — он пожал плечами, — я впервые столкнулся с арабскими подростками. Но, значит, есть, раз прозвучал выстрел.

— Я задам вам дурацкий вопрос, — медленно произнесла она, глядя мимо Денниса, на аквариумных рыбок, — как вы думаете, могло такое произойти… ну, скажем, не случайно? То есть мог кто-то заранее следить за нами и ждать подходящего момента? Простите, я, наверное, говорю глупости.

Он поймал ее ускользающий взгляд и долго, не отрываясь, смотрел в глаза, потом осторожно притронулся к ее руке.

— У вас ледяные пальцы, Алиса. Вы боитесь чего-то или кого-то. Вы старательно прячете свой страх, чтобы Максим не заметил. Мужчина, который забрал ваши фотографии, вовсе не случайный человек. Вы здесь кого-то встретили, и вам страшно. Такие вещи нельзя держать в себе. Если есть реальная опасность, то она угрожает не только вам, но и Максиму. Расскажите мне. И будем думать вместе. Одной вам не справиться, Алиса.

— С чего вы взяли, Деннис? — она изо всех сил попыталась улыбнуться. Ничего такого… вам показалось. Я просто очень замкнутый человек, мне многие это говорили…

— Перестаньте, — он покачал головой, — вы ведь не меня обманываете, а себя.

Она опустила голову, волосы упали на лицо. Он молчал и все еще прикрывал ладонью ее тонкие ледяные пальцы.

— Да, — произнесла она спокойно, — я обманываю себя. Мне очень страшно. Но вряд ли вы сумеете помочь нам с Максимом. И потом — я никогда никому не рассказывала… Я запретила себе даже думать об этом, но сейчас, здесь… Нет, я не могу, — она откинула волосы, резким движением выдернула руку из-под его теплой ладони, — я одиннадцать лет молчала об этом.

— Одиннадцать лет? — тихо переспросил Деннис. Она не ответила, достала сигарету, он щелкнул зажигалкой. Она долго не могла прикурить. Руки дрожали. Наконец, глубоко затянувшись, она произнесла:

— Деннис, вы знаете, кто такой Карл Майнхофф?

— Это знает каждый, кто хоть иногда смотрит телевизор и читает газеты, Деннис быстро отхлебнул коньяку, — Майнхофф — международный террорист, которого много лет не могут поймать.

— Да, — она нервно усмехнулась, — он бандит, жестокий, сумасшедший, помешанный на своем баронском происхождении. Он убийца с принципами, с идеей. Сейчас он здесь, в Израиле. Я видела его в Эйлате. Он узнал меня, а я — его. Я сфотографировала его в кафе, просто потому, что не могла поверить своим глазам. Я ведь читала, он погиб три года назад в Северной Ирландии. Вы правы насчет этих снимков. Никакой случайности не было. Их забрал Карл. Я сделала чудовищную глупость, когда стала его фотографировать. Но у меня был шок. Я так надеялась, что его нет на свете и никто никогда не узнает… А потом я увидела, как они разговаривают на пирсе. Максим и он. Я закричала и сорвала голос, побежала и подвернула ногу. Единственное, что можно сделать в этой ситуации, — орать, бежать. Но нет ничего бессмысленней. Дело в том, что Карл Майнхофф — отец Максима.

Алиса говорила очень тихо, но Деннису показалось, что она кричит. К ним направлялся улыбающийся, круглолицый бармен с рыжими усами.

— Извините, мы уже закрываемся.

Деннис быстрым движением опрокинул в рот каплю коньяку, оставшуюся на дне рюмки, потом встал, обошел стол и взял Алису за плечи.

— Пойдемте.

Они не произнесли ни слова, пока ехали в лифте, пока шли по коридору. Он открыл дверь своего номера, пропуская ее вперед. Она замерла на пороге.

— Меня-то вы не боитесь, Алиса? — спросил он, мягко улыбнувшись. — Бар закрыт, в вашем номере спит Максим, мы можем разбудить его. Больше поговорить негде. Заходите.

Она вошла, уселась в кресло, съежившись, обхватив плечи руками.

— Кто-нибудь, кроме вас, знает? — спросил Деннис.

— Теперь да.

— Вы имеете в виду меня?

— Я имею в виду Майнхоффа. Он все понял, когда увидел нас в кафе. Он все понял потому, что для него это важно. Благородная баронская кровь. Сын. Его кровь. Его собственность. — Она говорила быстро, отрывисто, и опять Деннису показалось, что она кричит, хотя это был почти шепот. — Надо знать Карла, а я его знаю. Мы познакомились пятнадцать лет назад. Все произошло не сразу. Потом еще четыре года он то и дело возникал в моей жизни. Я понятия не имела, кто он. Просто немец из ГДР, аспирант Института международных отношений. Он приезжал в Россию. Это, конечно, была не любовь. Что-то совсем другое…

Москва, январь-август 1987 года

Ирина Павловна Воротынцева расхаживала по своей просторной, стерильно чистой кухне из угла в угол, держа в руках телефон на длинном проводе.

— Сколько можно тянуть! — кричала она в трубку. — Он уже потерял человеческий облик. Неужели вы не понимаете, что гипноз для него — как мертвому припарки?

— Я не могу взять на себя такую ответственность, — вздыхал в трубке нарколог Анатолий Коробец, — вы ведь знаете, что будет, если он сорвется хотя бы один раз. Мы потеряем его.

— Лично я его уже давно потеряла. Меня беспокоит не он, а дочь. Она живет с ним, она взвалила на себя это, и я не могу не думать о ней. Если бы вы видели, на кого она похожа… Ну я прошу вас, поговорите с Юрием в последний раз. Терять уже нечего.

— Ирина Павловна, а почему вы сами не можете с ним поговорить?

— Пыталась уже, — Ирина Павловна остановилась и тяжело уселась на табуретку напротив Алисы, — он ссылается на вас. Будто бы вы хотите еще подождать. До лета.

— Весна — тяжелое время для сердечников.

— Он прежде всего алкоголик, а потом уже сердечник! Вы можете на него повлиять. Простите, что я так резко разговариваю с вами, но повторяю, мне страшно за дочь. Два месяца назад у нее было сотрясение мозга. Я не сомневаюсь, головокружения у нее начались на нервной почве. А что будет дальше?

Алиса сидела, низко опустив голову, ковыряла вилкой кусок жареной рыбы. Ей было неприятно слушать этот разговор, она отговаривала маму звонить Коробцу, но Ирина Павловна, человек решительный и жесткий, все-таки набрала номер.

— Хорошо, — устало согласился Коробец, — я попытаюсь поговорить с ним еще раз. Но обещать ничего не могу. В любом случае до мая мы будем обходиться гипнозом.

— Почему ты не ешь? — спросила Ирина Павловна, положив трубку. — Я сорок минут стояла в очереди за этой рыбой, пожарила специально к твоему приходу, как ты любишь, с лучком.

— Прости, мамуль, не хочется.

— Алиса, что с тобой происходит? Ты зеленая, на тебя смотреть страшно.

— Ничего, мамуль. Со мной все в порядке.