Анатолий Эльснер - Железный доктор

Я быстро пошел к скале и стал входить на нее. Статуя оставалась неподвижной, может быть, нарочно, чтобы сильнее поразить меня, и только когда я приблизился к ней на несколько шагов, яркие искривленные губы раздвинулись, и зубы Тамары медленно выступили предо мной, сверкая, как жемчуг. Только она умела улыбаться так загадочно и вместе сладострастно.

– Мой друг, ты опоздал на целый час, – сказала она мелодическим голосом. – Ты целый час отнял от нашего счастья.

Я смотрел на нее, не двигаясь, любуясь ее бледной, светящейся красотой и пораженный загадочной особенностью ее лица: в нем отражалось веселье вакханки и вместе скрытое отчаяние, точно она, чувствуя себя в бездне, мысленно срывала с себя покровы всякой стыдливости – нравственной и физической.

– По крайней мере, эта ночь наша и ты мой.

С этими словами она протянула руки, охватила пальцами мою шею и привлекла к себе.

Я посмотрел вниз. Предо мной расстилалась бездна, громадная, необозримая, по которой таинственно переливалось серебристое сияние луны. Отвесные кручи, скалы, пропасти, темные силуэты чинар, грабов и задумчивых кипарисов, траурно простиравших свои ветви, голубоватые озера, светящиеся, как хрустальные блюда, яростно падающие с крутизны реки, – все это, разбросанное на необозримом пространстве, было охвачено особенной таинственной жизнью и, казалось, покоилось под нашептывание чарующих грез. Где-то далеко в ущелье, посреди гор, белелась длинная, излученная лента домов Тифлиса со светящимися точками огней.

– Смотри, мы здесь, а там, внизу, бездна, и имя ей – мир.

– Мы с тобой два особенных существа – не правда ли?

– Пожалуй.

– Особенные – да. А упоительно хорошо в этой голубой беспредельности. Здесь рождаются мысли и смелость. Мне кажется, ты вознес меня куда-то на страшную высоту, и, глядя в эту бездну, меня охватывает смех при виде города, где живут ничтожные люди, всего боящиеся и непростительно скучные. Теперь у меня точно выросли крылья и я поднялась, легкая, как птица, веселая и гордая.

Под смеющимися ее губами выдвинулись белые зубы и стиснулись, точно смех остановился в ее груди и не выходил из ее уст.

– Ты сегодня какая-то особенная, Тамара.

– Веселая?

– Не совсем. Есть нечто, что тебя ужасает.

– Нечто есть!.. Какой ты скучный. – Она нахмурилась. – Ты хочешь отравить лучшее, что есть в жизни – любовь. Да?

– Нет, такого желания я вовсе не имею, совсем напротив.

– Не напротив, если умышленно портишь всю веселость. Раз навсегда я тебе сказала: не говори со мной твоими таинственными загадками, которые я никогда не буду в состоянии понять. Никогда, слышишь ли, и иди вперед….

– Вот то-то, все-таки вперед.

– Не понимаю я, о чем ты… Одно только повторяю: мое положение невыносимо и исключает всякую возможность свободной любви. Выйти из такого положения я не вижу возможности. Ты видишь и знаешь. Ты человек с железной волей, как сам говоришь, так и веди меня. Я так жажду счастья, любви, свободы… Ведь жить – значит любить… а я вся состою из эфира и пламени….

– Правда, правда.

– Какой же ты глупенький, мой миленький философ: стоишь здесь со мной на такой высоте, где никого нет, кроме орлов, и не хочешь подражать им: схватить свою орлицу!

Она рассмеялась и, положив руки на мои плечи, стала смотреть на меня смеющимися, особенно очаровательными глазами.

– Ну же, ну!.. – прошептала она и впилась губами в мои губы.

Я видел, как изгибалось ее гибкое тело и – когда ее голова склонилась ко мне на плечо – как по ее белой шее прошла судорога. Минуты летели.

– Подожди… Я обовью тебя своими волосами… вот так… и повлеку тебя, как своего раба… Эту ночь я царствую…

В один миг черные волны ее волос упали с головы ниже колен, она перевила ими мою шею с тихим смехом, звучавшим, как журчание ручейка.

– Иди за мной.

Она повлекла меня вниз со скалы. Я шел в каком-то опьянении, ощущая близость ее лица, впивая в себя запах ее волос. Голова моя кружилась, мысли странно перепутались, и все-таки я подумывал: «Наконец я могу воскликнуть: время, стой, но оно не остановится, оно пройдет, как проходит все на свете, и я сам буду холодно злобствовать, вспоминая эти минуты». Я рассуждал, и в чашу моего блаженства незаметно скатывались капли яда.

Вдруг она неожиданно сказала:

– Мой бедный муж, бедный мой муж!

– Ты сожалеешь о нем? Не вижу для этого причин.

– Представь, он спит теперь.

Я посмотрел на нее вопросительно.

– Ведь прежде он всегда страдал бессонницей и часто беспокоил меня, что для такого старца губительно. Заботясь о его здоровье, я его усыпила. – И потом она шепотом добавила: – Всыпала в его стакан хлорала.

– Продолжай только так поступать, и в одно прекрасное утро он и не проснется.

– Неужели? Ни за что в мире больше не прибегну к этому. Я ведь с добрым намерением, ты знаешь… Ах, мой друг, мне кажется, ты перевернул мне сердце и оно все в огне.

Она вдруг сделалась бледной и губы ее раскрылись в странной улыбке.

– Простой рассудок говорит, что твоя молодая жизнь стоит много жалких существований, как твой старик, например. Ну, что такое за важность остановить маятник старых часов?

– В самом деле, как это просто!.. – воскликнула она, как бы невольно пораженная этой мыслью, но вслед за этим лицемерно опустила свои длинные ресницы. – Какое для меня было бы горе, если бы он неожиданно скончался. Какое горе!.. Моя падчерица осталась бы сиротой, бедняжечка, и горько бы плакала… но, но…

– Но… продолжай.

– Ничего, Кандинский.

– В таком случае она будет долго, долго жить, – проговорил я, побуждаемый желанием наказать Тамару за ее лицемерие.

Она остановилась, взглянула на меня и холодно проговорила, освобождаясь от моих объятий:

– Оставьте меня, сударь, оставьте.

– Мой ангел, успокойся, она – скелет: стоит дунуть – и огонек внутри погаснет.

– Ничего, ничего, ничего не понимаю, – воскликнула она и подала мне руку. – Не понимаю я, о чем ты говоришь и что у тебя за желание отравлять минуты счастья такими разговорами. Смотри, что за ночь! Мы на такой высоте и свободны, как птицы. Иди за мной, мой миленький доктор, мой раб.

В эту минуту пред нами блеснули белые стены маленького домика. Тамара, подойдя к нему, остановилась у двери как бы в нерешительности.

Вдруг нас обоих поразило неожиданное зрелище.

В нескольких стах шагах от нас с вершины горы медленно спускалось странное существо в белом одеянии. Издали оно имело вид белого, медленно двигающегося столба с черным развевающимся облаком волос на вершине. Благодаря лунному сиянию одежда существа казалась золотисто-белой и само оно очень походило на призрак.

Тамара испугано вздрогнула и уставила свои расширившиеся глаза на мнимое привидение. Я прижал ее к своей груди и стал покрывать ее губы поцелуями, ведь мы находились у двери нашего Эдема; пламень страсти, горевший в ней таким ярким светом, под влиянием страха мог угаснуть; я его снова возжег, и она смело сказала: