Анатолий Эльснер - Железный доктор

– Ты шутишь, но, признаюсь, неудачно. В моей душе буря, и она не утихнет, пока жива… Как она сюда попала?

– Допускаю, что адский огонек ревности вознес ее на эти горы.

– И смеет она ревновать – этот скелет!.. Кандинский, ты должен снять с моей души этот камень…

– Камень!.. – проговорил я с притворным удивлением.

– Противный человек, ты должен знать, что в душе моей… там – ад.

«Наконец-то», – подумал я в чувстве охватившей меня радости.

– Бедная девушка!.. Я ее хотела бы любить, но не могу…. Ненависть подымается во мне и гасит последние искры чувства. Я чувствую, что сердце мое превращается в лед…. Как я ее любила бы…. Но противный скелет, что она думает теперь – воображаю….Как это вынести… Оставь меня…

– Тамара!

– Оставь меня!..

Она сделала резкое движение к двери.

– Зачем же волноваться так, не понимаю.

Она гордо выпрямилось:

– Между нами все кончено. Среди нас двух вечно будет стоять этот скелет, в котором имеются глаза, уши, сердце, понимание позора, до которого я дошла, и этот скелет будет видеть, слышать, понимать… Между нами все кончено.

Она решительно шагнула к двери, но я преградил ей путь:

– Тамара…

– Прочь!.. Между нами все кончено.

– Надо объясниться…

– Ты должен понимать без слов, слышишь ли, должен. Я в бездне позора и стыда. Ты должен раскрыть дверь свободы. Вот все.

Она снова сделала резкое движение к двери.

– Какой у тебя, однако, властный вид.

– Да, да, властный. Ты должен знать, что делать надо, и освободить меня, если только твоя железная воля – не плод твоего воображения. Неблагородно и грубо впутывать в свой план слабое создание – женщину.

– Хорошо, – проговорил я, не понимая, что своими словами она подняла во мне моего божка – «самолюбие». Железный доктор овладел воображением моим, и я решительно проговорил: – Дверь свободы непременно раскрою, хотя бы на страже у ней стояла целая дюжина ангелов-хранителей невинной души.

– Удивительно странные слова, мой друг, и, конечно, я не понимаю их. Однако, знаешь, мне кажется, что эта ночь как бы сорвала с тебя венец величия… – Она насмешливо улыбалась. – Мы оба пали… – Как понимать это?

– Да, пали…. Ты развенчан, дружок…

Она улыбнулась презрительно и чрезвычайно коварно.

– Развенчан?

– Совершенно, – проговорила она с ударением и посмотрела на меня смеющимися глазами. – Ты такой же, как все вы, мужчины, и знать это меня страх как подбивало. Теперь я не позволю тебе себя мучить, скорей наоборот. Ты можешь быть моим любовником, моим рабом, но деспотом моим – никогда.

– Ну, Тамара, твои слова мне кажутся очень странными. Я верил в твою любовь…

– Любовь!.. Мой милый философ, не ты ли доказывал, что существуют исключительно одни организмы. Ну вот, они в наличности – женский и мужской. Две арфы разыграли в эту ночь самую бурную пьесу своего репертуара. Больше ничего и нет.

Под влиянием досады я невольно сказал:

– Все-таки ты уверяла, что любишь меня.

– Э, э, дружок, фразой этой ты изменяешь себе, я – нет. Организмы, и ничего больше, а ты еще захочешь, пожалуй, каких-то идеалов. Это дико.

Со смехом в лице она раскрыла дверь, и мы вышли. Звезды начали блекнуть. Опьяняющая ночь прошла, и я подумал, что с появлением солнца я снова должен буду превратиться в холодного, положительного медика. Да, но как это сделать? Я все с большим недоумением и, признаться, с невольным уважением посматривал на свою Тамару. Она шла, не глядя на меня, с видом неизъяснимой холодной гордости и такая мрачная, что ее лицо казалось заволоченным тенью. Несмотря на силу своего собственного характера, я чувствовал ее непобедимое влияние на меня и положительную невозможность жить без нее. Пользуясь нашим уединением, я попробовал ее обнять.

– Это что еще!.. – прошептала она гневно, и в ее глазах сверкнуло мрачное пламя. – Кандинский, я твоя любовница – это факт, против которого я вовсе не думаю возражать. Но повторяю, между нами все кончено… если ты не откроешь дверь… Впрочем, даже и в этом случае все равно: за всякое неуважение ко мне я сумею отплатить. То, что было, может повториться вновь, но оргии ночи и ее бесстыдство нисколько не должны мешать оказывать мне уважение днем.

Это был ребус, который надо было разобрать, и я стал в тупик.

– Хорошо, ваша мрачность, – проговорил я тихо и колко, – постараюсь запомнить этот первый опыт женской самостоятельности.

– Что это еще за мрачность?

– Так как ты сама отводишь себе роль моего повелителя, то я, как подданный твой, должен же тебя как-нибудь титуловать.

Белая полоска зубов на мгновение блеснула в ее раздвинувшихся губах, но, точно рассердившись на себя, она снова сдвинула свои брови и начала спрашивать о загадочном появлении своей падчерицы.

Этого я не знал точно так же, как и о появлении другой особы – ее няни. Лицо Тамары все более искажалось ужасом и ненавистью.

– Да как она могла сюда прийти – эта противная сумасшедшая? Приходится думать, что она подстерегала нас с помощью этой старой ведьмы. Кандинский, ты должен исполнить свое обещание, мое желание и в то же время мое первое приказание… какое – ты знаешь. Пусть она будет здорова… будет здорова…

– Что ж, пожалуй… – проговорил я, страшно растягивая эти слова; но властный тон, которым она говорила, заставил меня добавить: – Ну, а если пожелаю остановиться на этом, ваша мрачность, и дальше не идти?

– Низкий человек! – воскликнула она грозным голосом, и ее фигура мне показалась необыкновенно высокой; из-под ее длинных, загнутых кверху ресниц сверкнули два глаза, точно пламя двух ружейных стволов. – Ты хочешь меня мучить и, пользуясь моим страшным положением, тиранить меня, чтобы потом нравственно раздавить. Я этого не желаю и не допущу, чтобы ты первенствовал надо мной и впоследствии, со своим холодным видом, сказал: «Тамара, ты мне надоела, я осуществил наш план – дал тебе свободу, с помощью чего – не спрашивай, теперь прощай, я тебя презираю и ненавижу, как змею, которая жалила под мое нашептывание…» Вот чем бы это окончилось; к счастью, я умею вглядываться в эту страшную долину будущего, по которой будут блуждать три бледные тени и ужасать меня.

Она внезапно остановилась и испуганно посмотрела на меня.

– Наконец ты высказалась откровенно. Поздравляю тебя, мой ангел.

– Совсем нет. Я ничего не сказала, Кандинский.

Она засмеялась тихим и зловещим смехом, и мне показалось, что с ней заодно засмеялись невидимые существа, скрытые в горах и ущельях.

– Совсем нет, я только отвечаю на твои последние глупые слова: ты не можешь остановиться и дальше не идти. Нет, ты пойдешь и совершишь весь задуманный тобой план уже потому, что ты не можешь жить без меня, это я поняла в эту ночь; я очаровала тебя, и ты в моей власти и узнаешь это при первом твоем сопротивлении, стоит только объявить, что доктор Кандинский избрал для себя удивительно оригинальное занятие – убивать больных под видом их излечения.