Ким Слэйтер - Запертая в своем теле

– А, здравствуйте.

Я встала с дивана и ушла на кухню, плотно прикрыв за собой дверь. Вообще-то звонок выглядел странновато, но таблетка уже делала свое дело – волнения не было и голос звучал уверенно.

– Надеюсь, все хорошо?

Последовала недолгая пауза, как будто от меня ожидали еще чего-то.

– Неделя прошла спокойно, – сказала наконец мисс Уотсон. – Правда, мне показалось, что Эви напрягается, когда отвечает на уроке или вступает в контакт с другими детьми, но это, надеюсь, скоро пройдет.

– Мне кажется, она еще ни с кем не подружилась. Сегодня опять вернулась из школы расстроенная, твердила, что не пойдет туда в понедельник… Но что ей не нравится, не рассказывает.

– Да, Эви действительно адаптируется не так легко, как мы надеялись, – подтвердила Харриет. – Собственно, это одна из причин моего звонка: хочу предупредить, что выбрала вашу дочку для дополнительных индивидуальных занятий. Это даст мне возможность уделять ей больше внимания. Надеюсь, вы не против.

– Нет, нисколько. Это даже хорошо, – поспешно заверила я. – Большое спасибо, мисс Уотсон.

– Боюсь показаться назойливой, но опыт подсказывает, что чем больше школа сделает для адаптации ребенка, тем лучше, в особенности если… семейные обстоятельства не самые благоприятные. Два или три раза в неделю я стану проводить уроки творчества – мы будем рисовать, делать разные поделки и так далее. Занятия будут проходить в индивидуальном режиме; их главной задачей будет повышение уверенности в своих силах, развитие навыков социализации, а также подготовка к вызовам, которые могут ожидать детей в будущем. Я убеждена, что Эви это пойдет на пользу. С вашего разрешения, конечно.

До меня не сразу дошла суть ее слов.

– Разумеется. Это будет просто замечательно. Спасибо.

С плеч как будто свалился огромный камень.

Радуясь тому, что мне в кои-то веки предлагают помощь, вместо того чтобы ставить препятствия, я слушала планы Харриет Уотсон на ближайшие встречи с моей дочерью.

– Выйдет лучше, если вы не будете слишком настойчиво расспрашивать ее о школе, – добавила Харриет. – Скажем, что она вошла в состав особой группы. Это, к слову, так и есть. Будем надеяться, уже следующая неделя даст другие результаты.

Надо же, как хорошо мисс Уотсон понимает мою дочь. Не прошло и недели, а она уже заметила, что Эви скованно чувствует себя в классе, и хочет помочь…

– Спасибо вам большое за вашу помощь. Дома сейчас и правда все не просто, и я так вам признательна… – Мой голос дрожал от распирающей благодарности.

– Прошу вас, не надо ничего объяснять. Я все понимаю, миссис Коттер. Я еще позвоню вам, скажу, в какие именно дни вам нужно будет забирать Эви попозже.

– Хорошо. Я передам маме.

– Что, простите?

Я молчала. Нить разговора вдруг оборвалась в моей памяти.

– Миссис Коттер?

Я вспомнила.

– Да, дело в том, что утром Эви привожу в школу я, а днем ее забирает бабушка. У меня работа во второй половине дня, до пяти часов.

– Понятно, – протянула Харриет, как мне показалось, с некоторым напряжением. – А вы не могли бы поменять рабочие часы? Это очень важно для нас обеих – действовать сообща. Только так получится помочь девочке.

– Да, разумеется. – Щеки пылали от стыда. – Я поговорю с начальством, но я там новенькая. Скорее всего, забирать Эви все-таки будет бабушка.

Харриет повесила трубку, а на меня опять накатила волна смятения.

Можно подумать, что выход на работу был актом чистого эгоизма, вопреки интересам дочери. Надо было сказать учительнице, чтобы не лезла не в свое дело.

Я встряхнула головой.

Как же меня все достали!

Хотя нет, Харриет Уотсон все же пытается помочь. Конечно, мы очень разные, но почему-то казалось, что она меня понимает. Как будто знает, через что мне пришлось пройти.

Харриет Уотсон положила трубку и обернулась. На пороге стояла мать.

– Когда? – каркнула она, ковыляя к дочери. – Когда ты наконец все устроишь?

– Скоро. Я же твержу тебе, мама, скоро все будет готово.

– Скорее бы уже. Я и так слишком долго жду, слушая твои жалкие отговорки… А ей плохо без нас.

Старуха зашаркала к выходу, отчаянно напоминая ожившего мертвеца, как раз под стать близящемуся Хеллоуину – прозрачная ночнушка, болтающаяся на тощем теле, словно саван, череп, просвечивающий сквозь жидкие волосенки, собранные в узелок на затылке. Если в мире и существует нечисть, то наверняка именно так она и выглядит.

Скоро Харриет тихонько поднимется наверх и продолжит готовить комнату на третьем этаже. И хотя все в ней противилось этим приготовлениям, мать уже настроилась, а значит, ничего отменить или переиначить нельзя, так что она просто сидела и слушала, как шлепанцы старой женщины шаркают по площадке второго этажа. Отворилась и снова и захлопнулась дверь спальни.

Тишина.

В соседнем дворе хлопнула крышка мусорного ящика, и девушки-студентки, весело смеясь, прошли под окнами.

Харриет завидовала их уверенности – сама она никогда такого не испытывала, и лишь иногда, в редкие моменты такой тишины, как сейчас, спрашивала себя, что ждет ее в будущем. Когда матери наконец не станет и она останется одна в этом старом, громадном, ветшающем доме. Что тогда?

Больше всего на свете хотелось начать жизнь заново, завести собственную семью. Чтобы у нее был ребенок, которому она отдавала бы тепло и нежность – то, чего никогда не получала от собственной матери. То, что видела иногда в отношениях между другими родителями и детьми.

Как это несправедливо, что у других всё есть, а они не понимают своего счастья. Значит, они заслуживают, чтобы оно было отнято у них и отдано другим – тем, кто сумеет оценить его по достоинству.

Например, ей, Харриет.

Эви лежала в своей кровати и пялилась в потолок. Ночник «Звездное небо», подаренный бабушкой на день рождения, был призван делать темноту более дружелюбной. По крайней мере, так написали на коробке. Но на самом деле разницы никакой не было.

Мама, хотя и взрослая, легла спать в одно время с ней, потому что очень устала. Так она сказала. Но ее глаза опять напоминали стеклянные.

Мама спала. Это было слышно по дыханию – двери спален на ночь оставались приоткрытыми.

Иногда она кричала во сне, и тогда Эви просыпалась, заходила к ней в комнату и садилась на кровать, а мама открывала глаза и сонным голосом спрашивала: «Котенок, тебе приснился плохой сон?» И тогда девочка отвечала: «Не мне, а тебе», а мама зевала и говорила: «Тебе приснился плохой сон о маме?»

Эви не знала, как реагировать, и чувствовала себя такой усталой, что просто возвращалась к себе в постель.