Ким Слэйтер - Запертая в своем теле

Интересно, как ее пропустили через охрану? Или они там вообще не смотрят, кто идет?

Медперсонал заходит сюда три-четыре раза в день, чтобы снять показания приборов, проверить, нормально ли функционируют системы поддержки жизнедеятельности и так далее. Обязательно заглядывает кто-нибудь из врачей: доктор Чанс или доктор Шоу. Иногда они заходят вместе.

Рано утром появляется уборщица – быстро проводит шваброй под кроватью и тут же убегает, оставив в воздухе едкий шлейф дезраствора, от которого еще долго першит в горле. Вторая уборщица приходит ближе к вечеру. Но никто из них на меня даже не глядит. И уж тем более не говорит со мной. Ну, кроме той очаровательной медсестры.

А сейчас сюда пришла женщина, которую я искренне надеялась не видеть больше никогда в жизни…

«Эви» , – мысленно шепчу я.

– Ты еще помнишь Эви? Помнишь, что ты с ней сделала?

« Каждый день. Каждый день я думаю о ней, каждый день ».

– У тебя была одна по-настоящему важная задача – заботиться о ней. А ты еще считала себя достойной, ха-ха… Ее даже не забрали, ты просто сама ее отдала.

« Я не отдавала! Ее забрали. Кто-то забрал у меня Эви ».

Ее лицо нависает над моим лицом, и я вижу ее глаза; в них что-то среднее между злобой и ненавистью.

Она отводит руку за спину и вдруг выбрасывает ее вперед. Я жду удара, но вместо этого вижу что-то плотное и белое.

Кусочек картона, которым она трясет прямо перед моими глазами.

Фотография Эви.

Ее хорошенькое личико стало старше; лазурные глаза превратились в озера печали. Похожая на клубничку родинка видна лишь наполовину.

Я не видела ее три года.

На этом фото ей лет восемь.

Сила рождается где-то в солнечном сплетении и течет по телу, наполняя живот, грудь, горло и, наконец, голову. В мозгу происходит взрыв.

И я моргаю.

Моргаю на самом деле.

Ее лицо сначала застывает в неподвижности, потом перекашивается. Пораженная, она делает шаг назад.

– Но мне сказали, что ты не двигаешься, что…

Голос прерывается, она снова подходит ко мне, проверяет – не почудилось ли?

Но нет, не почудилось – я на самом деле моргнула!

Вот только осознанная попытка сделать это еще раз оканчивается провалом.

Я с силой смежаю веки. По крайней мере, пытаюсь. Но движение опять происходит только внутри моей головы.

Я пытаюсь снова и снова – раз, еще раз, еще…

Зажмуриваюсь до рези в глазах, потом распахиваю их снова.

Ничего.

Я опять разучилась моргать. Не знаю, почему тогда вышло, а теперь не выходит.

Распахивается дверь. Она испуганно ахает и оборачивается.

– Мисс Макговерн? – Это голос доктора Чанса. – Медсестры сказали, что вы здесь.

Сердце начинает биться где-то в горле.

« Скажи ему! Скажи, что я только что моргнула ».

– Да. – Она отворачивается. – Здравствуйте. Я ее сестра.

– Я полагаю, вам сообщили о ее состоянии?

«У меня нет сестры».

– Д-да. – Голос вибрирует от эмоций. Потрясающая актриса.

– Мы уже длительное время не наблюдаем никаких изменений в состоянии вашей сестры, и нас это беспокоит. Она не может самостоятельно дышать и глотать. Нам придется… – он делает паузу, – принимать серьезное решение, и довольно скоро.

«Скажи ему, что я моргнула. Пожалуйста, скажи».

– Да-да, конечно, я понимаю. Это так печально… – Она шмыгает носом и поспешно вынимает из сумочки платок. – Я сейчас говорила с ней, следила за реакциями и ничего, совсем ничего не увидела. Сомневаюсь, что она все еще с нами. Такое впечатление, что ее уже здесь нет.

– Именно. И, возможно, думать о ней так и значит проявлять настоящую доброту.

«Я здесь, – кричу я. – Я еще здесь!»

– Если хотите поговорить, мисс Макговерн, давайте пройдем в мой кабинет. Доктор Шоу, моя коллега, тоже присоединится.

Дверь открывается. И снова закрывается.

Я остаюсь одна.

В комнате не слышно ничего, кроме тиканья часов и аппарата, но на них я уже не обращаю внимания.

Света за окном становится меньше. Значит, солнце уже зашло за здание, и скоро в палате станет холодно, будто в морге.

Я слышу шелест листьев – значит, поднялся ветер и стучит веткой в окно. Если б эта ветка задевала мое лицо, то листья кололись бы и царапались, но отсюда они кажутся расплывчатыми и почти невесомыми. Как дыхание Эви во сне.

Слезящимися глазами пытаюсь моргнуть, но ничего не выходит. Ощущение взрыва в черепной коробке больше не повторяется.

Меня словно выпотрошили, во всем теле нет ни капли жизни.

Мысленно проецирую на потолок фото подросшей Эви. Я видела ее всего несколько секунд, но этого оказалось достаточно. Мозг зафиксировал изображение вплоть до мельчайших деталей, и теперь я снова вижу пухлые, гладкие щечки и локоны, спадающие на красное клетчатое платье с белым кружевным воротничком. Главное – постараться не обращать внимания на слезы, высвеченные вспышкой.

Я пытаюсь забыть страх и печаль в ее глазах, но ни о чем, кроме них, не могу думать.

« У тебя была одна по-настоящему важная задача – заботиться о ней».

Я знаю – я виновата в том, что случилась с Эви.

Это моя вина.

Харриет Уотсон давно имела кое-какие подозрения насчет матери Эви Коттер – и теперь окончательно убедилась, что не ошиблась.

Все началось с первого визита в дом: женщина была странно сонливой и, пока они пили чай на кухне, иногда рассеянно замолкала на секунду-другую, но эти паузы никак не были связаны с ходом беседы.

Зато к этому могли иметь отношение неоплаченные счета и превышенный банковский кредит – на столе лежали квитанции. Миссис Коттер не сразу вспомнила, что оставила их на виду, а когда сообразила, то поспешила убрать.

Конечно, это не было прямым доказательством зависимости. Но в сегодняшней беседе, по телефону, она буквально жевала слова. Это было так заметно, что Харриет специально сделала в разговоре большую паузу, давая ей возможность объясниться.

Однако объяснения не последовало. Тони просто молчала до тех пор, пока Харриет не заговорила снова, а значит, не отдавала себе отчета в том, какое впечатление производит. Это ее и выдало.

Постепенно речь женщины становилась все более эмоциональной, так что под конец она едва не плакала, и Харриет поспешила повесить трубку.

Завершив разговор, она села на табурет, на котором обычно завтракала, и уставилась на пятна гнили, покрывшие соседскую изгородь.

Со своего места Харриет видела два носка, болтавшиеся месяц за месяцем на бельевой веревке соседского участка. Хлопковая ткань уже начала расползаться; скоро от них совсем ничего не останется.

Лет пятнадцать тому назад тот дом поделили на четыре квартирки с общей кухней и гостиной, которые теперь сдавали студенткам, но Харриет еще помнила времена, когда в нем жили мистер и миссис Мерчант.