Ким Слэйтер - Запертая в своем теле

Секунду-другую мы сидели молча, пока до меня доходило, о чем она.

По спине пробежали ледяные мурашки, голос дрожал.

– Ты хочешь сказать, что он заходил в мой дом, поднимался в мою спальню? – Я привстала, упершись пальцами в крышку стола.

Сэл самодовольно поджала губы.

– Уходи. – Надеюсь, это прозвучало достаточно устрашающе. – И скажи своему сыну, что, если он еще раз посмеет войти ко мне в дом, я позвоню в полицию.

Сэл встала и нарочно столкнула со стола свою кружку с кофе. По полу растеклась коричневая жижа вперемешку с осколками.

– Что ты делаешь? – Я с визгом отскочила, чтобы не наступить на стекло босыми ногами.

– Даже не думай пугать нас полицией, милочка. – Соседка угрожающе взмахнула мобильником перед моим носом. – Только попробуй натравить их на нас, и они узнают, почему твоя девчонка часами болтается по улице, как неприкаянная. У меня тут все записано. Да ты еще Колу спасибо должна сказать; кабы не он, ее бы, может, машина сбила или она с лестницы свалилась бы.

Я открыла рот, но поняла, что не могу найтись с ответом.

Что я могла сказать в свою защиту?

Пока я стояла, точно пригвожденная к месту, Сэл вылетела из дому, хлопнув дверью так сильно, что было совершенно непонятно, как уцелело стекло.

Ярость, охватившая меня при мысли о том, что ее сынок-уголовник шарился по моему дому, сменилась сначала смущением, а затем глубоким стыдом.

Сколько он пробыл в спальне? Сколько снимков сделал? Может, еще и на видео снимал? А что, если… даже мысленно не получается произнести это слово… что, если он трогал меня?

Я опустила голову и крепко зажмурилась, сжала кулаки так, что ногти впились в ладони.

Как я могла допустить такое?

Как он посмел?

Почему Эви ничего не сказала о том, что он входил в дом?

Я открыла глаза, подошла к окну и опустила жалюзи. Потом заперла входную дверь на замок и пошла в гостиную. Задернула шторы, оставив лишь маленькую щелочку для света. Схватила телефон и набрала номер Тары: необходимо было с кем-то поговорить..

Звонок ушел на голосовую почту, но меня это не остановило. Я выложила все: про Бриони, про то, как Эви не нравится в школе, про то, что сосед залез ко мне в дом… Хотела пожаловаться и на маму, но не успела, точно так же, как не успела спросить о самочувствии самой Тары: бестелесный голос сообщил, что голосовая почта заполнена.

Хотелось забиться в какой-нибудь угол потемнее и больше никогда, никогда не выходить оттуда на свет. Но вместо этого я отшвырнула телефон, раздраженная собственной слабостью, и схватила сумочку, не давая себе времени подумать. Выкатила на ладонь две таблетки и проглотила их, запив глотком холодного чая, обнаружившегося в кружке на полу. Хоть бы они скорее сработали! Несколько часов благословенного забытья были нужны как воздух, потому что мысли, метавшиеся в голове, сводили с ума: чужой человек в моем доме, с моей дочерью, пока я сплю…

И не просто сплю, а лежу, можно сказать, в бессознательном состоянии.

Уже опускаясь на диван, я вдруг вспомнила едкое замечание мамы о беспорядке. Заставила себя встать, включила свет и заглянула за стул в углу гостиной. И, едва не вскрикнув от ужаса, долго стояла, зажимая ладонью рот и пытаясь понять – как такое могло случиться?

За два месяца до своей гибели Эндрю преподнес мне красивую хрустальную вазу, с гравировкой в виде имен и даты свадьбы.

Подарок на десятую годовщину.

Последний подарок.

После той катастрофы он приобрел особенное значение.

И именно эта ваза лежала теперь в углу. То, что от нее осталось.

А ведь не прошло и суток с тех пор, как я бережно извлекла ее из-под слоев пузырчатой пленки, осторожно вымыла и поставила у камина.

Как она разбилась?

Загадка.

Я снова взглянула на острые осколки хрусталя и поежилась.

Потом попятилась.

Нет, так не должно быть.

Похоже, что долгое использование таблеток повлекло за собой провалы в памяти – короткие, но достаточно глубокие. Иначе как объяснить то, что я сталкиваюсь с последствиями, не понимая, что именно к этим последствиям привело?

У меня задрожали руки.

Я бросилась наверх, в ванную, склонилась над унитазом и сунула два пальца в рот.

Чтобы вызвать тошноту, потребовалось ровно двадцать секунд. Хоть бы лекарство еще не успело раствориться и всосаться в кровь!

Приняв душ и закутавшись в пушистый халатик, я спустилась вниз и налила себе холодной воды из крана.

Конечно, лучшее и самое разумное – взять эти чертовы пилюли, как из сумки, так и из тайника в спальне, подняться наверх, высыпать в унитаз и нажать на слив.

И мне хотелось так поступить, очень хотелось, но чем ярче рисовалась в голове эта картина, тем четче проступало понимание: не сейчас.

С того дня, как не стало Эндрю, только они и спасали меня от цунами боли и горя, стремившегося обрушиться и погрести под собой.

Я поднесла стакан к губам и залпом выпила воду, понимая, что не могу так просто взять и отказаться от своих единственных защитников.

Сначала нужно приучить себя к этой мысли.

Набраться сил.

А то вдруг получится так, что таблеток больше не будет, как и способности полноценно функционировать без них? Что тогда?

Конечно, уже сейчас я стыжусь называть себя матерью, но родительские функции исполняю, почти всегда. И лучше уж так, чем оказаться запертой в какой-нибудь психушке, пока моя девочка будет вынуждена справляться с жизнью без меня.

Нет, нельзя пока избавляться от таблеток.

Они – страховка.

Но и злоупотреблять тоже нельзя, ведь тогда их разрушительная сила проявит себя во всей красе.

Дверь персонального ада захлопнулась за мной.

В понедельник утром я помогала чрезмерно тихой дочери надеть пальто.

– Что стряслось, котенок?

Эви отвернулась и промолчала, подтверждая догадки о том, что ей просто не хочется идти в школу.

Мне было страшно, что уровень ее внутреннего напряжения возрастает, ведь она и так в последнее время была сама не своя.

– Слушай, может, сходим после уроков в «Макдоналдс»? Выпьем чаю, съедим по гамбургеру… Как тебе идея, а?

Ответом была робкая улыбка, хотя раньше Эви всегда скакала и вопила от радости, когда ей обещали сходить в «Макдоналдс» в будни.

Я почти пожалела о своем предложении: слишком большие траты, а если они не принесут никаких эмоциональных выгод, то не стоило и заводиться.

Всю дорогу до школы дочка молчала. Пришлось говорить самой, превозмогая головную боль, но зато, когда мы дошли до ворот школы, она послушно зашла внутрь, не пытаясь сопротивляться.