Франко Маннара - Меня зовут Бёрди [litres]

– Пуля прошла навылет. Перевяжи мне плечо, – просит инспектор, протягивая Паоло рукав.

Скрежеща шинами по гравию, отъезжает машина. Выстрелы смолкли. Паоло рискнул выглянуть наружу – седан тоже уехал.

– Оставайтесь здесь, я пойду посмотрю.

Пройдя по коридору, он открывает дверь, она ведет в большую кухню. Коробки с продуктами остались наполовину заполненными на полу, видно, их неожиданное появление нарушило все планы. Двор пуст, все машины исчезли, коробочек тоже нет. Картонные ящики с надписями «одежда», «книги» бросили на месте, взяли только самое необходимое.

Сжимая в руке пистолет, он быстро обходит постройки и возвращается к Ибанезу. Все покинули ферму.

– Черт… – рычит сыщик. – Энкарна!

Его словно распирает изнутри, он должен произнести ее имя, сказать его вслух, чтобы почувствовать, что связь между ними еще существует. Он из кожи вон лез, оберегая ее все эти годы, а она с каждым днем все больше отдалялась от него. Она ищет что-то, чего он ей дать не может, что-то противоположное тому, что он пытается ей дать, безопасности и комфорту. Он истребит их всех до последнего, если придется, если это нужно для того, чтобы вернуть ее из царства мертвых, свою прежнюю маленькую Энкарну. Она горит изнутри, а он не хотел этого видеть, не мог признать, она сгорает и на этот раз сгинет в пламени.

Стоя посреди двора, Паоло видит, как инспектор, прислонившись к стене, переваривает разочарование от неудачи и шок от раны. Он что-то говорит вполголоса, подняв оружие, словно целится в невидимого противника, расстреливает обступивших его призраков, кружась на месте, челюсти стиснуты, мускулы напряжены, метания ярости. Вот он вскидывает пистолет, повернувшись к равнине, и разряжает обойму в горизонт. Боек еще несколько раз гулко бьет вхолостую, прежде чем рука с оружием бессильно падает.

– Ибанез…

Полицейский рефлекторно поворачивается к нему, как слепой на звук.

– Ибанез… как вы? Это я, Паоло.

– Да…

– Дайте я посмотрю вашу рану.

Инспектор поднимает голову.

– Все в порядке… Не волнуйся, все в порядке. Уже прошло.

– ОК.

– Знать, что всего несколько минут назад она была здесь, рядом. А я ничего не смог сделать.

– Это не ваша вина.

– Это моя роль, моя ответственность. Я не сделал того, что следовало.

Паоло подходит ближе и кладет руку ему на плечо.

– Мы ее найдем. Найдем их и возьмем всю эту банду ублюдков.

Ибанез не отвечает. Достав телефон, он звонит, чтобы прислали людей. Он знает, что начальству трудно будет заговорить зубы, он накосячил, поехав на ферму один, и вдобавок подверг опасности жизнь гражданского лица. Но неприятности по службе заботят его сейчас меньше всего. Продиктовав адрес Фермы, он поворачивается к Паоло.

– Сваливай отсюда, пока не явилась местная полиция. Я постараюсь, насколько возможно, не впутывать тебя во все это. Что-нибудь придумаю. Отдай мне ствол и езжай домой, я позвоню тебе через несколько дней.

– А график?

– Какой график?

– Который я показывал вам, когда начали стрелять.

– Я его даже не видел, не успел.

– Идемте.

Они возвращаются в часовню и смотрят на бумажную простыню.

– Что это, по-вашему?

– Я думаю, это план всей их затеи. Похоже, еще неполный, но основные даты есть. Смотри.

Ибанез показывает даты в графике.

– Вот первые смерти. Вот первая вечеринка. Вот последняя, под мостом.

– Значит, все это было спланировано.

– Я тебе уже говорил, эта мысль давно крутится у меня в голове. И, судя по всему, я был прав.

– Но почему нет больше дат после 21 июня?

– Возможно, дальнейшее они еще не распланировали. Или, может быть, это будет последний вечер, последняя акция, своего рода финал.

– Какой? Теракт?

– Понятия не имею. Но очень хотелось бы знать, что в этих коробочках.

– Та девушка, что в вас стреляла, – та самая, которую я видел вчера ночью. Она была заперта в одной из палат.

– Она, видимо, была частью плана, как и остальные, кого здесь держали.

– Может быть, это просто дата намеченного отъезда отсюда в какую-нибудь другую лабораторию или за границу.

– Да, может быть… Может быть. Но пока они скрылись в неизвестном направлении, и у нас совсем мало времени, чтобы выяснить, что они готовят. Ну все, ступай, я буду держать тебя в курсе.

– Будьте осторожны.

– Ты тоже береги себя, малыш.

Паоло возвращает ему пистолет и идет к лесу. На обратном пути события трех последних дней раз за разом прокручиваются у него в голове. Лицо девушки, уставившейся на расцветающий на ее животе алый цветок, так и стоит перед глазами.

Как обычно, он поставил BMW на прикол на углу улицы Дудовиль. Фасады домов, давно ставшие частью его жизни, кажутся ему теперь враждебными, как будто город его отторгает. Глухая тревога, родившаяся еще на автостраде, охватила все его тело и снова яростно терзает нутро. Мир раскололся, показав себя в истинном свете. Теперь, когда отхлынул адреналин, остался лишь злобный звериный оскал бетона, вонзившего зубы в беззаботность. Каннибальский мир. Mondo cane [61]. Mondo carnivoro [62]. В голове сами собой рождаются строки, звукопись, поэзия, импровизация хаоса, логорея ярости.

Город - нож

Острое лезвие

Стальной нитью мерцая в ночи

отражает лицо убийцы

искаженное

Капля крови алеет на стали

Город-убийца

Душегуб слепой и глухой к крикам

к стонам и воплям своих

Режет собственные вены

одну за другой

Ужас

и ярость

Здесь разделывают падаль на килограммы

Рвут куски от еще теплой туши

Город ест своих детей, насыщается ими

Как Фиест, пожравший свое потомство

Неведение наше

Волчица кусает и рвет

Ромул растерзан в клочья,

брат его в мерзкое месиво, каким побрезгует и шелудивый пес

Город, столица – шлюха, что всякий раз дает клиентам

наспех, кое-как

В гробу она их видала

Пусть все подохнут

Пахнет кровью, спермой, трахом,

ненавистью

И больше ничто ничего не стоит

Распродажа

Спускайте собак, на всех не хватит

Мясо по бросовым ценам

прямо с земли

Мухи жрут его сколько могут

пока не приклеятся к липкой ленте

А дети опять умирают

Глупость кому, а кому ненависть

Больше ничто ничего не стоит

Сама земля себя пустила с молотка

Всем дает за медный грош

Следующему поколению будет хуже

С кипящей, как скороварка, головой Паоло поднимается по лестнице, прыгая через ступеньки, достает из кармана ключи и входит в свою квартиру, закрыв за собой один за другим три замка. Пусть этот мир останется за дверью. Быстро нацарапав на листке крутившиеся в голове фразы, он бросает вещи в угол и включает стереосистему; ведет рукой по корешкам своей виниловой стены, пока не находит нужный. Палец останавливается на черно-оранжевом корешке: Neroli Брайана Ино. Неподвижная музыка. Именно это ему и нужно, что-то незыблемое, центр тяжести, на котором можно умоститься и отдохнуть. Первые ноты клавишных звучат в комнате, и он открывает окно. Серые призраки танцуют на улице, отскакивая от стен домов, гаргульи гримасничают в нескольких метрах от него, тянут колючие ветви-руки, но музыка не дает им войти. Паоло видит, как они кружат над городом, высматривая свои жертвы. Он ложится на пол, и звуки накатывают ласковыми, обволакивающими волнами, успокаивают, укутывают в живительный кокон. Но вновь и вновь возвращается цветок, все больше, все алее. Он расцветает каждую секунду, чтобы в следующую секунду завянуть. И кармин растекается по земле, струится по фасадам домов, заполняет сточные канавы, унося все с собой, топя в грязи, топь, трясина, цунами, липкий красный ливень. Лицо девушки. Потом – ничего. И все сначала.