Кэтрин Купер - Шале

— Хм… даже не знаю. Это было так давно, — бормочу я. И если б Уилл остался в живых, то ему сейчас нравились бы совершенно другие вещи , — несказанным повисает в воздухе.

— Но вы же помните какие-то группы, которые ему нравились? — настаивает Милли.

— Не знаю, по части музыки у него был отвратительный вкус… Всякая электронная дребедень из восьмидесятых.

Она кивает.

— Ясно. Наверное, это не очень подходит для похорон.

Внезапно я вспоминаю кое-что, что может ее порадовать.

— О! Знаю! Ему нравились R.E.M. Он прямо с ума по ним сходил.

— Понятно… Какая-то конкретная песня?

Да бога ж ради! Я ценю ее заботу, но почему бы ей не оставить меня в покое? Я не в лучшей форме, с меня хватит. Делаю глоток бульона. Он обжигающе горячий и очень вкусный.

— Не помню. Вроде ему нравилось все, — отвечаю, надеясь, что Милли на этом остановится.

Она улыбается.

— Никаких проблем. Может, мы включим их диск и посмотрим, не вспомните ли вы что-нибудь?

Поднимаю на нее глаза. Она красавица, но я слишком устал.

— Нет, не надо. Выберите сами. Думаю, он согласился бы на любую.

Она все равно приносит свой «Айпэд», и мы слушаем главные хиты R.E.M. В конце концов, останавливаемся на «Everybody Hurts» и стихотворении Шарлотты Бронте, которое Милли находит подходящим для похорон человека, умершего молодым. Довольно странное сочетание. Но в интернете в наши дни чего только не найдешь.

Единственная погребальная поэма, которая приходит мне на ум, это «Остановите часы» из фильма «Четыре свадьбы и одни похороны», но когда я перечитываю ее, становится ясно, что она совсем не подходит. Уилл прожил не так долго, чтобы стать для кого-то всем на свете, и меня пронзает мысль, что я, пожалуй, один из немногих, кто вообще помнит его.

Возможно, я ошибаюсь, но временами, когда мы этим занимаемся, Милли едва не плачет. Она такая славная. Наконец, песня и стих выбраны, так что она забирает мой поднос и даже подтыкает мне одеяло.

Очень давно никто так обо мне не заботился.

Январь 2020 года, Ла-Мадьер, Франция

«Everybody Hurts», все страдают. Я помню, это была песня мамы и папы — та самая, которую мама ставила мне иногда, в редкие моменты, когда была более-менее в своем уме. Пришлось потратить время, но, в конце концов, мне удалось подвести Адама к этой идее, и мы выбрали нужную песню для папиных похорон. Я видела, что он устал и ему, по сути, все равно, так что особо трудиться не пришлось. Папа этого хотел бы, я уверена. Мама может мной гордиться.

Январь 2020 года, Ла-Мадьер, Франция

Адам

Среди ночи я внезапно просыпаюсь. Меня снова тошнит. Бросаюсь в ванную, едва успев вовремя.

О боги! Я-то думал, это уже закончилось… После того как меня несколько раз выворачивает наизнанку, я в буквальном смысле ползу назад в кровать. Даже на ноги подняться не могу.

Сначала мне кажется, что у меня галлюцинации, но, похоже, кто-то притаился в темноте моей спальни.

— Милли? — зову я. В шале ведь больше никого нет, правильно? Все разъехались. Я, конечно, знаю, что Милли очень добра и внимательна — она в полной мере продемонстрировала это в последние несколько дней, — но с какой стати ей дежурить у моей постели ночью?

— Зачем вы здесь? — шепчу я. По горлу словно прошлись теркой, голова кружится. Милли поднимает одеяло, и я падаю в постель.

— Мне надо кое-что вам сказать, — отвечает она. Потом включает лампу на моей тумбочке. Лицо у нее жесткое, без всякого выражения.

— Сейчас? — хочу спросить я, но изо рта вылетает лишь шепот. — Посреди ночи? Мне очень плохо. Это не может подождать до утра?

— Нет. К утру вы, скорее всего, уже умрете. По меньшей мере, впадете в кому.

Сначала я решаю, что она шутит, но, с учетом моего состояния, это выглядит чересчур бездушно с ее стороны, да еще и отдает дурным вкусом. Я тяну вверх голову, пытаясь заговорить, но Милли поднимает руки и зажмуривает глаза.

— Нет! — восклицает она, распахнув глаза обратно. — Меня уже тошнит от твоего мерзкого голоса! Я отравила тебя. Вот почему тебе плохо. Помнишь грибы, которые ты ел тут на завтрак? Amanita phalloides . Они же бледные поганки. Очень неприятно, что драгоценный местный поставщик Кэмерона сделал такую глупую, фатальную ошибку. Ты согласен?

— Это не смешно, — хриплю я. — Помогите мне, Милли, пожалуйста!

Комната крутится и колышется. Я не понимаю, почему Милли продолжает свою несмешную шутку с ядом.

Она склоняется к моему уху.

— Ты так и не понял? Хочешь знать, кто я такая?

Я совсем теряюсь.

— Вы Милли, — начинаю я.

Девушка продолжает сверлить меня презрительным взглядом.

— Я дочь Уилла, — просто говорит она.

Не понимаю, о чем идет речь.

— Уилла? Уилл мертв, — выдавливаю я. — У него нет дочери.

Она выпрямляется и отступает от кровати.

— Есть. Я. Я его дочь. Ты помнишь мою маму, Луизу, с той поездки, когда убил моего отца? Тогда она забеременела.

— Забеременела? — повторяю я хрипло.

— Да. Забеременела. Потом бросила университет, увязла в долгах, так и не восстановилась психологически — ни от беременности, ни от шока после смерти папы. У меня было ужасное детство, в основном в приемных семьях — всё из-за тебя. А потом мама покончила с собой. Все потому, что ты убил моего отца.

— Это был несчастный случай, — шепчу я.

— А мама говорила, что нет, — отвечает она резко. — Она винила тебя. И я тоже виню.

Меня снова выворачивает, но наружу ничего не выходит — желудок пуст. Внезапно я начинаю сознавать, что, возможно, она и не шутит насчет яда. Она что, действительно отравила меня?

И тут до меня доходит, что надо сделать, чтобы она мне помогла.

— Уилл не твой отец, — говорю ей. — И не мог им быть.

— Нет, он мой отец, — перебивает Милли. — Мама мне сказала. И я провела собственное расследование. Я практически все знаю про так называемый «несчастный случай», про него и про тебя. Только поэтому я устроилась работать в «Сноу-Сноу» — хотела разорить компанию Кэмерона. Тот ведь тоже сыграл свою роль — он был тем самым инструктором, который не проследил за папиной безопасностью. Сначала я собиралась провоцировать отравления у гостей — но не убивать. Чтобы это выглядело, как случайность: несвежая креветка тут, недожаренная курица с сальмонеллой там… Грибы я привезла с собой, высушенные — некоторые более ядовитые, некоторые менее. Я не собиралась прибегать к тяжелой артиллерии — по крайней мере, поначалу.

Я пытаюсь сосредоточиться на ее словах, но комната продолжает вращаться, и у меня такое чувство, что я вот-вот потеряю сознание.

— Но когда нашли тело отца, ты сам приехал сюда, и мои планы изменились, — продолжает Милли. — Я решила убить вас обоих, тебя и Кэмерона, тем грибным ризотто, потому что вы оба заслуживаете смерти. Но потом вы поменялись местами, и мне пришлось пролить вино и засыпать тарелки осколками, чтобы невиновные не пострадали вместо вас.