Лорен Бьюкес - Земля матерей [litres]

– Но так же гораздо хуже, – замечает Мила. – Я бы предпочла иметь возможность видеть мумию, чтобы знать, где она.

– Ты ничего не заметила в этой пещере?

– Здесь теплее?

– Совершенно верно. Здесь теплее и более сыро. И за те несколько недель, пока Джордж отсутствовал, знаете, что произошло с мумией? На ней появилась тонкая пленка плесени, и эта плесень распространилась на пол пещеры, и вот здесь вы можете увидеть эту плесень, растущую сто пятьдесят лет спустя. У нас здесь были специалисты-микологи, и они сказали, что никогда не видели ничего подобного. Мы предпочитаем считать, что всему виной проклятие мумии, и даже несмотря на то, что ее уже давно в знак уважения вернули индейцам юта, какая-то ее частица по-прежнему остается здесь. И вот подошло время. Я прошу всех загасить фонари, пожалуйста, и давайте поищем следы плесени.

Все поднимают фонарики и шумно дуют на пламя, и пещера погружается в такой непроницаемый мрак, что в нем можно утонуть. Коул машинально протягивает руку, ища Милу, но той рядом нет.

– Бу-бу-бу! – кричит кто-то, и Мила ругается дрожащим голосом:

– Твою мать!

– Эй, пожалуйста, давайте оставим дурачество и глупые розыгрыши Джорджу! – Экскурсовод щелкает зажигалкой, слабый дрожащий огонек разгоняет мрак. Это от здешнего воздуха у Коул кружится голова или же всему виной вся эта масса породы, давящая на них? Коул оглушена хрупкостью происходящего, тем, какие они слабые и беззащитные в своих сосудах крови, плоти и костей, стоящие в пустоте под скалами.

– Я должна идти. Мила, мы должны уйти отсюда, немедленно.

– Все в порядке. Беспокоиться нечего. Нам ничего не угрожает. Давайте я зажгу ваш фонарь.

– Я хочу уйти. Немедленно. Пожалуйста!

– Сестра Терпение, это была я, – признается Щедрость. – Я хотела напугать Милу. Это было глупо. Извините.

– Мне нет до этого никакого дела. Это не имеет значения. Пожалуйста. Мне нужно уйти. – У нее участилось дыхание. Судорожные неглубокие вдохи и выдохи. Грудь сдавило, руки затекли.

– Экскурсия заканчивается. Сейчас мы поднимемся на поверхность.

В кафетерии их ждет женщина с аптечкой первой помощи.

– Голова кружится? Тяжело дышать? Все думают, что инфаркт – это когда жжет в груди, но у женщин это проявляется по-другому. У вас в семье ни у кого…

– Это не инфаркт, – перебивает ее Коул. – Это приступ паники. Наверное, об экстренной медицинской помощи я знаю побольше вас. Так что если только вы не собираетесь дать мне таблетку успокоительного, пожалуйста, убирайтесь к такой-то матери.

Женщина принимает это как должное.

– С вами такое уже случалось?

– Нет! – отрезает Коул, но это ложь. Паника является константой; только сила ее то уменьшается, то возрастает. Это не приступ, а война на истощение. Коул испытывает раздражение, когда в автобусе Щедрость склоняется между сиденьями и вкладывает Миле в руки бумажный пакет.

– Вот, малышка, держи. Это за то, что я пыталась напугать тебя в темноте.

Коул догадывается, что это такое, еще до того как Мила раскрывает пакет. Чертов бурундук.

– Классно, спасибо!

– Я знала, что тебе понравится, – сияет Щедрость. – Только не показывай Надежде. Лживые пророки и все такое.

Твоя реакция чрезмерна, крошка, – говорит ей призрак. – Это же здорово. Кто-то посторонний делает Миле приятное. Ты просто не привыкла к доброте.

Однако Коул это не нравится. Совсем не нравится.

Майлс уже какое-то время назад заметил, что города иногда имеют цветовую кодировку. На такое обязательно нужно обращать внимание, если ты хочешь снимать фильмы. Майлс недавно решил, что именно это будет его призванием, а не разработка видеоигр, потому что он предпочел бы сам в них играть; и не свой канал на «Ютубе», потому что придется слишком много трудиться, чтобы создать какой-нибудь хит; и еще он не станет адвокатом, хотя мамина подруга Кел и говорила, что ему следует этим заняться, поскольку у него язык хорошо подвешен.

Нью-Йорк голубой – все эти небоскребы, стекло и река Гудзон. Йоханнесбург золотисто-коричневый, с его отвалами горной породы из шахт и многоквартирными жилыми домами семидесятых. А Санта-Фе тускло-розовый. Весь город. Дома в испанском стиле из розового песчаника под розовым, словно внутренность раковины, небом, которое в свою очередь окрасило окрестные холмы в тот же самый пыльный розовый цвет, усиливающийся по мере сгущения сумерек.

– Должно быть, это влияние музея Джорджии О’Киф [62] О’Киф, Джорджия Тотто (1887–1986) – американская художница. В ее творчестве значительное место занимают пустынные пейзажи юго-западных штатов. , – говорит мама, как будто для него в этом должен быть какой-то смысл. Все устали и ворчат. Кондиционер периодически грохочет, угрожая воскреснуть, но затем все-таки с громким шумом сдается.

– Я в общем-то покончил с историей искусства. – Он изображает зевок.

– Твое упущение, – пожимает плечами мама, но Майлс чувствует, что обидел ее. Она откидывается назад и закрывает глаза, но все-таки бросает, не в силах удержаться: – Что ж, матери раздражают своих сыновей. Это неотъемлемая составляющая ремесла.

Она резко выпрямляется и открывает глаза.

– Черт!

– Никто тебя не слышал. Остынь. – Они устроились в самом конце автобуса, словно дети-проказники. Их отправили туда, чтобы мама смогла полежать после сердечного приступа.

– Твою мать! Извини. Блин!

– Ничего страшного. Никто ничего не услышал.

– Но Надежда услышит. – Мама теребит рукав своей «апологии». – Я должна пройти Откровения. Когда мы доберемся туда. Я не могу так облажаться при включенном диктофоне. Господи, что бы я сейчас отдала за кофеин!

– Отличная работа, мам. Пожалуй, ты высказала все ругательства.

– Да, спасибо. Твою мать, жопа, членосос.

Майлс недовольно морщится.

– Ну хорошо, хорошо! Достаточно! Кстати, о чем ты говоришь?

– Обо всех тех ужасных вещах, которые совершила в своей жизни. Перечень длинный. Я так полагаю, семи дней тут не хватит. – Мимоходом, легко и небрежно.

– А что произойдет на седьмой день?

– Нападение кайдзю [63], и нам придется облачиться в механические доспехи и сразиться с ними, верно? Нет, подожди, не так. Правильно, все мои грехи волшебным образом прощены, и я обретаю внутренний мир и покаяние. Но на самом деле вместо меня уже клонированная монашка-зомби, и ты скоро будешь таким же.

– Звучит здорово. – Он не может смотреть на нее, полностью поглощенный розовыми зданиями. – Это не про глупых клонов. Про все остальное. Может, нам нужно остановиться и попробовать. – Перестать бежать.

Майлс чувствует, как мама изучает его, ее тщательное внимание подобно захватывающему лучу из фантастических фильмов, устоять перед которым невозможно. Однако ей нечего беспокоиться. Это он беспокоится. Майлс мельком оглядывается на нее, крошечная улыбка, полная надежды. Он не может удержаться. Сестры спокойны, и он приходит к выводу, что и им спокойствие не помешает.