Виолетта Роман - Поверь мне [СИ]

- Нет. Приставать не буду, не переживай. Понимаю, что рано, - на его губах появилась улыбка.

- Хорошо. Приезжай. Я буду ждать.

***

У входа в отдел стоят парни. Ванька с сигаретой в зубах что-то заинтересованно показывает новенькому Олегу. Когда они замечают меня, тут же теряют всякий интерес к гаджету.

- Ален, привет! Ты как? – Ваня выходит ко мне. В его взгляде тревога.

- Все отлично, - улыбаюсь нервно. Не люблю повышенное внимание к своей персоне. Особенно по такому поводу.

- Мы с пацанами приезжали несколько дней назад к больничке. Но к тебе не пустили, - я вижу, что он нервничает. Будто есть что-то, отчего я могу сильно расстроиться.

- Я в кабинет, прости работы много.. – пытаюсь обойти его, но Ванька перегораживает мне путь.

- Ален, шеф вернулся. Утром на совещании злой как черт был. Тебя ждет в кабинете...

В ответ я только киваю. Понимала, что этого разговора не избежать. Да и по головке он меня вряд ли погладит после всего произошедшего.

- А Дробин как? – зачем-то спрашиваю Ваньку, когда он уже собирается вернуться к парням. Он оборачивается, смотрит на меня удивленно.

- Дробин на больничном уже несколько дней. Сразу после бунта слег с ангиной.

Никогда не поверю, что этому человеку способна помешать ангина. У него постоянно так много дел, что он ночует в отделе. Да и левые делишки не ждут.

Поднимаюсь наверх. Сбросив вещи у своего рабочего стола, сразу направляюсь к шефу. Постучав в дверь, прохожу к нему в кабинет. В этот момент он разговаривает по телефону. Заметив мое присутствие, кивает, прося присесть и подождать. Что я и делаю.

У него знатный беспорядок. В углу, у окна наставлены в ряд коробки с делами. По всей видимости, все из-за бунта.

- Рад, что ты в добром здравии, - хмурится шеф, убирая телефон в сторону.

По его лицу кажется, будто все совсем наоборот.

- Спасибо. Приятно знать, что вы переживали, - выдавливаю из себя улыбку. Пытаюсь прочитать его настрой. По спине пробегает холодок, а под ложечкой неприятно сосет от волнения.

Шеф опускает взгляд. Нервно стучит пальцами по столу. Подбирает слова, думает, как лучше начать.

- Что же нам с тобой делать, Ален? Странная история подучается. Утром ты не приходишь на работу. Потом звонишь и говоришь, что заболела. Говоришь, что тебе плохо и ты решила остаться дома. А потом происходит бунт в СИЗО, и что я узнаю? Что Романова, моя работница находится там среди бунтующих заключенных.

От нервов у меня потеют ладони, а в голове жар.

- Я не хотела говорить вам, потому что в этот день случилось жуткое событие. На меня напали, в моем доме. Выкрали вещ док..

Шеф снимает с переносицы очки, устало сжимает ее пальцами.

- У тебя выкрали вещ доки из дома? А можно узнать, какого черта там делали вещ доки?! – Исаков кричит так, что я вздрагиваю от испуга.

Понимаю, что закапываю себя. С каждым произнесенным словом.

- Дайте мне несколько дней и я принесу вам имя истинного убийцы по делу Шторма. Я скажу вам, кто на меня напал и кто пытался помешать следствию.

Раздается стук. Его кулак врезается в твердую поверхность стола.

- Имей уважение ко мне, хотя бы прекрати врать! Романова, только благодаря своему деду и моему безмерному уважению к нему, я не ставлю сейчас тебя в один ряд с Русаковым! Только поэтому я не делаю тебя причастной к организации бунта вместе с ним. И по поводу расследования, я давал тебе время, я шел тебе на уступки, а в ответ что?

Я молчала. Больше не было смысла говорить.

Лицо шефа стало красным, наверняка, давление поднялось. Я смотрела на него и понять не могла, он на самом деле верит в сказанное или также как и Дробин, делает вид?

А вообще, я устала от этого фарса. Хочу только одного – увидеть Шторма.

- Что я должна сделать?

Он оборачивается, в его взгляде нет и капли теплоты.

- Передаешь дело Русакова Ване. Сейчас идешь в кабинет и собираешь все бумаги, готовишь акт приемки и мне на стол. Так будет лучше, Ален.

Интересно, для кого лучше? Но я не озвучиваю этот вопрос. Примерно подобного и ждала от Исакова. Молча поднимаюсь и выхожу в кабинет. Внутри пустота полная. Нет ни злости, ни разочарования. И лишь одна его фраза яркой лампочкой в голове.

«Тебя не сделали соучастницей организации бунта, вместе со Штормом». Выходит, и тут всех собак на него повесили. Плюс лет пять к общему сроку. Русакова решили уничтожить. И делают это всеми доступными им методами.

Когда я захожу в кабинет, парни вдруг замолкают. Прячут взгляды в мониторах. Трусы. Все до одного. Даже Ваня, который строит из себя друга.

Я подхожу к столу и устало опускаюсь в кресло. На телефоне ни одного пропущенного. Думаю о том, что судьба порой закручивает неожиданные виражи. Теперь я жду звонка от бывшего. От того, кто перестал существовать доля меня еще месяц назад. Надеюсь, Боря не подведет меня и здесь.

Включила компьютер и взяв ключи из сумочки, повернулась к сейфу, желая достать тома дела. А когда вставила ключ в замок и посмотрела на пломбу, замерла. Холодный, липкий ужас прокатился по позвонкам. Несколько секунд я сидела и смотрела на сорванную пломбу. Да, это могло быть случайностью, но я всегда закрываю сейф и ставлю пломбу только присущим мне способом. Нитка натянута под определенным градусом, а сейчас она была прямой.

Вместе с этими мыслями, я сделала последний поворот ключа и открыла шкаф. Тут же вытащила тома, и положила их на стол. Принялась листать. Когда очередь дошла до протокола осмотра места происшествия и первых показаний Шторма, замерла в ужасе. Листов нет. Вместо них оторванные корешки.

Сказать, что мне стало плохо – ничего не сказать.

У меня выкрали листы дела. Для чего? Желая подставить меня? Или спасти Шторма?

Голова кружилась, я опустилась в кресло, уже понимая, что ждет меня. Это был шах и мат.

Нервы были натянуты как канаты. Я не могла найти покоя в собственной квартире. Понимала, что это конец. Сегодня я уехала из отдела, не передав дело Ваньке. Сослалась на плохое самочувствие. Но ведь долго так тянуть не получится. Рано или поздно пропажа листов вскроется, и я окажусь на скамье подсудимой.

Мне было дурно от одной только мысли об этом. Что скажет дедушка, когда узнает? Это ведь позор для него. Трагедия, которую он, возможно, не сможет перенести. Мне хотелось плакать. Ведь и защиты у меня нет никакой, и никто не поможет мне в этом деле. Я совершенно одна.

Я думала о Русакове. Понимала, что это могут быть лишь мои домыслы, но после бунта, мне показалось,что между нам что-то поменялось. Там, в тюрьме, когда я пришла на допрос, он так разозлился! Я ведь спутала ему карты, испортила планы своим присутствием. Он могу сбежать. Бросить меня и решать свои проблемы. Но он не стал этого делать. Меня спасал. Значит, ему не плевать. Значит, я чего-то стою в его глазах.