Кэтрин Фолкнер - Гринвич-парк

Неужели это происходит на самом деле? Все нереально: запах кирпичей, запах мха в желобе, леденящая тишь воздуха. А потом он возвращается. Я вижу его непроницаемое лицо, его руку, а в ней — молоток. Морщась, словно от физической боли, он поднимает молоток, заносит его прямо над моими пальцами, цепляющимися за металл крыши.

— Дэниэл, — кричу я, — не надо!

Лицо у него бесстрастное, словно он смотрит сквозь меня. Рука, держащая молоток, дрожит. Мои пальцы впиваются в желоб, но я чувствую, как они по чуть-чуть сползают по железу. Все кончено, теперь уже наверняка. Скоро все будет кончено.

— Зря ты меня не послушалась, Кэти, — повторяет Дэниэл. В лице его появляется ожесточенность. Он замахивается молотком, готовясь нанести удар. Я крепче обхватываю желоб, зажмуриваюсь.

Грохот, стук. Но я не ощущаю ожидаемого удара. Крики, голоса.

— Кэти? Кэти?

Этот голос мне знаком. Я открываю глаза. Ко мне тянутся чьи-то руки. Снова крики. Все тот же знакомый голос зовет меня по имени. Я знаю, что должна отцепить одну руку и ухватиться за ту, что протянута ко мне. Но мне очень страшно. На щеках моих слезы. Я чувствую ветер в волосах. Здесь так высоко, я не в силах отпустить желоб. Не могу, и все.

Ноябрь 2019 г.

Ты часто вспоминала тот день, и мы все были вынуждены это слушать. Да, наверное, тот день был прекрасен — для тебя . Ты просто никогда не знала всей правды.

Он действительно был в чем-то особенный — золотистый. Световые блики на воде сверкали как бриллианты. Мы все были пьяны, молоды, радовались солнцу. Упивались друг другом.

Ты не видела нас на другом берегу реки, под ивами. Не смогла бы различить нас за ветвями ив, свисавших в воду. Мне хотелось бы сказать, что это было впервые. Но это началось гораздо, гораздо раньше.

За кулисами театра, как-то вечером после одной из репетиций. Все остальные ушли домой. Это зрело несколько недель. Она терзала меня. Я только и думал о ней, о ней в костюме Красной Шапочки. Когда бодрствовал. Когда спал. Когда занимался сексом с тобой, Хелен. Прости, что причиняю тебе боль. Но так это было. Она не выходила у меня из головы.

В тот вечер, когда это случилось, лил дождь. Я специально задержался, надеясь, что и она осталась. Я услышал скрежет стула по полу, мягкие шаги. И она появилась, в глубине пустой сцены. Все еще в своем костюме, но босая. Капюшон она сняла, перекинув волосы через одно плечо. До той минуты я не знал, что она чувствует то же самое. Шум дождя, запах краски. На меня словно снизошло откровение. Хелен, я не пытаюсь причинить тебе боль. Просто хочу, чтобы ты поняла. Я никогда не испытывал ничего подобного. И каждая тайная встреча с Сереной лишь сильнее разжигала мое желание. И в тот день, когда я устремился к ней под водой у лодки, она тоже ко мне потянулась.

А когда сказала, что готова сама вернуть лодку, и посмотрела на меня, я сразу понял, что произойдет.

Мы были на полу, на парусине, и вдруг услышали их. Я видел их дурацкие галстуки-бабочки. Одного я знал. Он был приятелем Рори. Времени на раздумья не оставалось. Нас заметят, расскажут Рори. Они знали, что мы украли лодку.

Серена обезумела. Сказала: прячься, я не хочу, чтобы нас здесь обнаружили. Нас отчислят. Я рассмеялся. Я был опьянен, одурманен Сереной. Сказал ей, чтобы она не болтала глупостей. Мы сдали экзамены, внесли плату за обучение. За кражу лодки нас точно не отчислят. Она настаивала: спрячься, черт возьми. Оставайся в тени, пока они не уйдут. Нас не заметят.

Мы не сразу сообразили, что они делают. Но потом поняли. Это происходило на наших глазах. И Серена оказалась права, на нас они не обратили внимания. А вот девушка заметила. Смотрела прямо на меня, приковавшись к моему лицу своими зелеными глазами. Ее губы шевелились, пытаясь что-то произнести. А я стоял как истукан.

И это она тоже видела.

В тот день Серена больше не прикасалась ко мне. Я знал, что произошло на наших глазах. Чему мы стали свидетелями. Но Серена смотрела на это иначе. Она не хотела вмешиваться. Заявила: нам ведь неизвестно, как и что было на самом деле. И потом, добавила она, возникнут вопросы. Почему мы не помогли. Почему не вступились.

Тем вечером ты настояла, чтобы мы все вместе пошли гулять. Хелен, ты была так счастлива, и мне казалось, если мы согласимся на твое предложение, все вернется на круги своя. Я помню, как, стоя в очереди, чтобы пройти в клуб, я смотрел на твое лицо: оно было так невинно. А ты сама — столь чиста и прекрасна. Я целовал тебя, словно родное дитя, щекой зарываясь в твои рыжие волосы. Мечтал снова стать таким же хорошим, как ты. Но мог думать только о той девушке в эллинге. О том, как она кричала. Как извивалась, сопротивлялась, лежа под тем парнем. Как ее стекленеющие глаза нашли мое лицо, умоляли о помощи.

На следующий день к нам пришли полицейские. Это ты наверняка вспомнишь. Кто-то из тех, кого они опрашивали, видел нас на реке, заметил эмблему колледжа на нашей лодке. И сообщил копам. Те рассудили, что мы по-любому должны были приплыть к эллингу, чтобы вернуть лодку. Они вычислили нас, но не располагали доказательствами.

Когда полиция нагрянула по наши души, мы все вчетвером находились в твоей комнате. Уверен, ты помнишь, как это происходило. Первой отвечала Серена. Да, офицер, мы были в эллинге, подтвердила она. Но, вероятно, раньше, потому что при нас там никого не было. Ни когда мы пришли, ни когда уходили.

Полицейский нахмурился. Пострадавшая утверждала, что видела свидетелей. Белокурую девушку и парня в очках. Полицейский воззрился на меня долгим взглядом, и у меня возникло ощущение, что я сделан из стекла и вот-вот разлечусь вдребезги. Мне казалось, если я сумею сохранить выдержку, если ни один мускул не дрогнет в моем лице, в моем теле, я буду спасен.

Полицейский тогда даже уточнил, уверены ли мы, что ничего не видели? И я ответил: нет, не видели, мне очень жаль. Ничем не могу помочь. И ты стиснула мою руку, Хелен. Поверила мне. А я почувствовал себя самой последней тварью на свете. Я прекрасно помню выражение лица полицейского, когда он уходил. Он оглянулся. Посмотрел сначала на меня. Потом — на Серену.

В СМИ ход того судебного процесса обсуждался очень активно. Я старался ничего этого не читать, не слушать, не смотреть, но разве такое возможно? Присяжные очень долго не могли вынести вердикт. К тому времени, естественно, признаваться было уже поздно. Я молился, чтобы у них было достаточно улик без наших показаний. Разумеется, улик у них предостаточно, убеждала меня Серена. Разве ты не слышал про ДНК? Увы, для суда этого оказалось мало. Ей не поверили.

Я помню, как сидел в машине у маминого дома и слушал по радио решение суда. В боковое зеркало с жужжанием билась муха. Мама постучала в окно, спросила, что я делаю. Когда прозвучало «невиновны», я открыл дверцу и меня стошнило.