Лайза Джуэлл - Опасные соседи

— Да, адвокат показал ее мне, когда приводил меня сюда.

— Вы видели замки? На дверях детских комнат?

Либби чувствует, как по ее спине пробегает холодок.

— Тогда я еще не читала вашу статью, — говорит она, — и поэтому не обратила внимания. И в прошлый раз, когда я приходила сюда. — Она на секунду умолкает. — В прошлый раз мне показалось, будто я там кого-то услышала. Я испугалась и поспешила уйти.

— Зайдем и посмотрим?

Она кивает.

— Не возражаю.

— В доме моих родителей тоже есть потайная лестница, — говорит Дайдо, крепко держась за перила, когда они поднимаются по узкой лестнице. — Когда я была маленькой, она всегда наводила на меня ужас. Мне казалось, что злой призрак запрет обе двери, и я останусь там навсегда.

При ее этих словах Либби ускоряет шаг и, слегка задыхаясь, заходит на чердак.

— С вами все в порядке? — любезно спрашивает Миллер.

— Ммм, — бормочет она. — Почти.

Он приставляет ладонь к уху.

— Слышите это? — спрашивает он.

— Что?

— Что-то скрипит, слышите?

Широко раскрыв глаза, она кивает.

— Такое случается со старыми домами, когда им становится слишком жарко или наоборот слишком холодно. Они жалуются. Это то, что вы слышали на днях. Дом жаловался.

Она хочет спросить его, кашляют ли дома, когда им становится жарко, но решает этого не делать.

Миллер достает телефон из кармана и, включив камеру, снимает на ходу.

— Боже, — произносит он громким шепотом. — Вот он. Вот он.

Он поворачивает камеру к двери первой комнаты слева.

— Смотрите, — говорит он.

Либби и Дайдо смотрят. С внешней стороны двери висит замок. Они идут за ним к следующей двери. Еще один замок. И еще, и еще.

— Все четыре комнаты запирались снаружи. Полиция считает, что здесь спали дети. Здесь были обнаружены следы крови и отметины на стенах. Смотрите, — говорит он, — даже в туалете замок был снаружи. Вы не против?.. — он берется за дверную ручку одной из комнат.

Либби кивает.

Впервые прочитав статью Миллера, она лишь пробежала глазами абзацы о комнатах на чердаке, стараясь не задумываться о том, что за этим скрывалось. Теперь она просто хочет поскорее с этим покончить.

Это просторная комната, окрашенная в белый цвет с мазками желтого над плинтусами, голыми половицами, ветхими белыми занавесками на окнах, тонкими матрасами по углам. Больше в ней ничего нет. Вторая комната такая же. И следующая тоже. Либби затаив дыхание подходит к четвертой спальне, уверенная в том, что за дверью там наверняка кто-то прячется. Но там никого нет, это лишь еще одна пустая белая комната с белыми занавесками и голыми половицами. Они уже собираются закрыть за собой дверь, когда Миллер внезапно останавливается, идет в самый дальний конец комнаты и наводит камеру на матрас.

— Что там?

Подойдя к матрацу, он слегка отодвигает его от стены и наводит объектив на что-то застрявшее там.

— Что это?

Он поднимает какой-то предмет и сначала болтает им перед камерой, а затем подносит ближе к глазам.

— Это носок.

— Носок?

— Да. Мужской носок.

Это красно-синий носок, яркое пятно цвета на фоне унылого холста мансардных спален.

— Странно, — говорит Либби.

— Это более чем странно, — говорит Миллер. — Это невозможно. Потому что… смотрите. — Он переворачивает носок и показывает его Либби и Дайдо. На носке логотип фирмы Gap.

— Что? — говорит Дайдо. — Ничего не понимаю.

— Это нынешний логотип Gap, — поясняет журналист. — Он в ходу только последнюю пару лет. — Он пристально смотрит на Либби. — Этот носок новый.

Люси звонит Майклу в пятницу в пять часов вечера из таксофона за углом. Он тотчас же берет трубку.

— Я так и думал, что это ты, — говорит он, и Люси слышит в его голосе похотливые нотки.

— Как дела? — спрашивает она с наигранной бодростью.

— О, просто великолепно, а у тебя?

— У меня тоже все просто великолепно.

— Ты уже купила себе телефон? Это ведь стационарный номер, не так ли?

— Я уже попросила одного человека, и он говорит, что купил, — беззастенчиво врет она. — Как я понимаю, бэушный. Должен привезти мне его завтра.

— Отлично, — говорит Майкл, — Как я понимаю, ты звонишь не просто для того, чтобы поболтать. Думаю, тебе интересно узнать, как я справился с твоей маленькой просьбой.

— Да, я бы очень хотела знать, — говорит она и смеется.

— Итак, Люси Лу, — продолжает он, — ты будешь любить меня, потому что у меня все готово. Паспорта для тебя, для Марко, твоей девочки и даже твоего пса. Более того, я выложил за паспорта такую кругленькую сумму, что собачий паспорт они оформили бесплатно!

Она чувствует, как вездесущая желчь жжет ей желудок. Ей не хочется думать о том, сколько денег Майкл заплатил за паспорта и чего он захочет взамен.

— О! Как мило с их стороны! — говорит она и даже смеется.

— Мило, как же, как же, — говорит Майкл и тут же добавляет: — Итак, хочешь приехать? Прийти и забрать их?

— Конечно! — отвечает она. — Конечно. Но только не сегодня. Может, завтра или в воскресенье?

— Приезжай в воскресенье, — говорит он. — Приезжай на обед. В воскресенье у Джой выходной, поэтому мы будем в доме одни.

Люси чувствует, как желчь поднимается из желудка к горлу.

— Во сколько? — выдавливает она вопрос.

— Скажем, в час. Я положу несколько стейков на гриль. Ты можешь приготовить эту штуку, какую ты делала раньше… как там она называется? Салат с хлебом и помидорами?

— Панзанелла.

— Точно. Боже, как же вкусно ты ее делала.

— Спасибо, — говорит она. — Надеюсь, я не разучилась ее делать и «волшебное прикосновение» все еще при мне.

— Это точно. «Волшебное прикосновение». Я чертовски скучаю по твоему волшебному прикосновению.

Люси смеется. Она прощается и говорит, что приедет в воскресенье, в час дня. Положив трубку, она бежит в туалет, чтобы выблевать содержимое желудка в унитаз.

Летом 1990 года, когда мне только исполнилось тринадцать, как-то раз днем я наткнулся на лестничной площадке на мать. Она укладывала в шкаф стопки чистого постельного белья. Когда-то раз в неделю к нам приезжал маленький фургон с золотыми буквами на боку и отвозил белье в стирку, а через несколько дней возвращал его нам в безупречно ровных стопках, перевязанных лентами, или на деревянных вешалках под пластиковыми чехлами.

— Что случилось с услугами прачечной? — спросил я.

— Какой прачечной? — удивилась мать.

Теперь у нее длинные волосы. Она не стриглась уже два года, с тех пор как эти люди переехали в наш дом. Берди носила длинные волосы, Салли тоже. Раньше у мамы была короткая стрижка. Теперь ее волосы были ниже лопаток и расчесаны на прямой пробор. Меня мучил вопрос: пытается ли она быть похожей на других женщин, точно так же, как я пытался быть похожим на Фина?