Лайза Джуэлл - Опасные соседи

— Да, смотри. — Я указал на наши руки. — Мы одно и то же.

Фин кивнул, и мы какое-то время сидели, я не знаю, как долго, это могло быть пять минут, это мог быть час, но наши пальцы были сплетены, и мы смотрели в небо, погруженные в наши собственные странные, вызванные химией, грезы.

— У нас неплохой улет, верно? — сказал я в конце концов.

— Нет, — возразил Фин. — У нас хороший улет.

— Отличный улет, — заявил я.

— Да, — согласился он. — Отличный улет.

— Мы должны жить здесь, наверху, — сказал я. — Притащим сюда кровати и будем здесь жить.

— Это точно! Мы должны это сделать. Прямо сейчас!

Мы оба вскочили и спрыгнули через люк в лаз над чердаком. Я видел, как стены лаза пульсируют, как внутренности тела. Мне казалось, что мы в его горле, а может быть, в пищеводе. Мы чуть не вывалились через люк в коридор, но как будто оказались не в том месте, как в сериале «Доктор Кто», когда он открывает дверь в ТАРДИС и не знает, где находится.

— Где мы? — спросил я.

— Мы упали, — ответил Фин. — В потусторонний мир.

— Я хочу вернуться наверх.

— Давай возьмем подушки, — предложил Фин. — Быстро.

Он потянул меня за руку в свою спальню, и мы схватили подушки, и уже собрались заползти обратно в лаз, как перед нами возник Дэвид.

Он был мокрым после душа. Ниже пояса он обмотался полотенцем, а его грудь оставалась голой. Я уставился на его соски. Они были темными и сморщенными.

— Что вы тут делаете? — спросил он, подозрительно глядя то на Фина, то на меня. Его голос был похож на раскат грома. Он был высокий и абсолютно твердый, как статуя. В его присутствии моя кровь тотчас похолодела.

— Мы забираем подушки, — сказал Фин. — Наверх.

— Наверх?

— Наверх, — повторил Фин. — А это низ.

— Низ?

— Низ, — подтвердил Фин.

— Что, черт возьми, с вами такое? — спросил Дэвид. — Живо посмотрите на меня. — Он крепко взял Фина за подбородок и заглянул ему в глаза. — Вы принимали наркотики? — спросил он, поворачиваясь ко мне. — Господи, да вы оба обдолбанные. Что, черт побери, вы принимали? Что это было? Гашиш? Кислота? Что?

Вскоре нам было велено спуститься вниз. Были вызваны мои родители и мать Фина, а Дэвид все еще был завернут в полотенце, и я по-прежнему таращился на его сморщенные соски и чувствовал, как завтрак в моем животе просится наружу. Мы были в гостиной, в окружении глазевших на нас со стен написанных маслом портретов и чучел мертвых животных, прибитых к стене, и четверо взрослых осыпали нас бесконечными вопросами.

Как? Что? Откуда? Как вы заплатили за это? Они знали, сколько вам лет? Вы могли умереть. Вы слишком юные. О чем, черт возьми, вы думали?

И именно в этот момент в комнату вошла Берди.

— Что тут происходит? — спросила она.

— Уходи, — сказал Фин, — это не имеет к тебе никакого отношения.

— Не смей так говорить со взрослыми, — рявкнул Дэвид.

— Где ты видишь взрослую? — заявил Фин, указывая на Берди.

— Фин!

— Не вижу никаких взрослых. Она? Она даже не человек. Она свинья. Вы только взгляните. Посмотрите на ее розовую кожу, ее крошечные глазенки. Она свинья.

Все дружно ахнули. Я уставился на Берди и попытался представить ее в обличье свиньи. Но в моих глазах она была похожа на очень старую кошку, костлявую, с облезлой шерстью и слезящимися глазами.

Я перевел взгляд на Фина и увидел, что он смотрит на своего отца, а потом он широко открыл рот, расхохотался и громко заявил:

— Из чего следует, что ты любитель целоваться со свиньями!

И он зашелся в приступе хохота.

— Да, она свинья, а ты любитель целоваться со свиньями. Ты это знал, когда ты ее целовал… ты знал, что она свинья?

— Фин! — брезгливо поморщилась Салли.

— Генри видел, как отец целовал Берди. На прошлой неделе. Вот почему мы взяли все его деньги и пошли гулять, никого не спрашивая. Потому что я был на него зол. Но теперь я знаю, почему он поцеловал ее. Потому что… — теперь Фин хохотал до икоты и с трудом мог говорить, — …ему нравится целоваться со свиньями!

Я тоже хотел рассмеяться, потому что мы с Фином были одним целым, но это чувство куда-то ушло, эта мощная связь исчезла, и теперь все, что я чувствовал, — это холодный, жестокий ужас.

Салли выбежала из комнаты. Фин последовал за ней, затем Дэвид, все еще обернутый в банное полотенце. Я смущенно посмотрел на Берди.

— Извините, — сказал я, сам не знаю, почему.

Она лишь глянула на меня и тоже вышла из комнаты.

После этого остались только мы втроем — я и мои родители. Отец встал.

— Чья это была идея? — спросил он. — Наркотики?

Я пожал плечами. Кислота уже покидала мое существо. Я чувствовал, что возвращаюсь в реальность.

— Я не знаю.

— Это все он, не так ли?

— Я не знаю, — повторил я.

Отец вздохнул.

— Мы это просто так не оставим, молодой человек. Будут последствия, — хмуро сказал он. — Нам придется их обсудить. Но пока мы принесем тебе стакан воды и дадим что-нибудь поесть. Что-то простое, но сытное. Может, тост, Мартина?

Мама кивнула, и я, поджав хвост, поплелся за ней на кухню. Я слышал доносившиеся сверху голоса: резкие гласные Салли, рокочущий бас Дэвида, всхлипывания Берди. Я слышал шаги, слышал, как хлопали двери. Мама положила для меня в тостер ломоть хлеба, и мы с ней посмотрели друг на друга.

— Это правда? — спросила моя мать. — Что сказал Фин про Дэвида и Берди?

Я кивнул. Она прокашлялась, но ничего не сказала. Мгновение спустя мы услышали, как хлопнула входная дверь.

Я выглянул в прихожую и увидел Джастина. В руках он нес полотняные сумки. Он вернулся из своего субботнего похода на рынок. Вскоре в симфонию криков, доносившихся сверху, влился и его голос.

Мама передала мне тост, и я молча принялся его жевать. Я вспомнил странный ужас, который обуял меня, когда я на прошлой неделе увидел, как Берди и Дэвид целовались. Ощущение было такое, будто в мир проникла какая-то мерзость, будто они были ключами и открывали двери друг друга. А потом я вспомнил ощущение руки Фина в моей руке, там, на крыше, и подумал, что мы с ним тоже ключи, которые открывают друг друга, но выпускают наружу что-то приятное и доброе.

— Что теперь будет? — спросил я.

— Понятия не имею, — ответила моя мама. — Но явно что-то нехорошее. Даже не сомневаюсь.

Майкл лежит в подвале, а Люси уже более часа убирает в доме. Она берет пакет с мусором у входной двери. Тот набит пропитанными кровью бумажными полотенцами. В нем также лежит пара латексных перчаток Джой и остатки их трапезы: пустые винные и пивные бутылки, так и несъеденная панзанелла. Порезы на спине она залепила пластырем, найденным в ванной Майкла, и положила в сумочку три тысячи евро, которые взяла из ящика тумбочки в его спальне.

Проходя мимо «Мазератти», она смотрит на автомобиль, и на нее накатывается странная волна грусти. Майкл больше никогда не сядет за руль очередной показушной машины. Никогда больше не закажет очередной рейс на Мартинику, никогда не откроет дорогую бутылку марочного шампанского, никогда не напишет свою глупую книгу, никогда не прыгнет в одежде в бассейн, никогда не подарит женщине сто красных роз, никогда никого не трахнет, никогда никого больше не поцелует…