Лайза Джуэлл - Опасные соседи

Никогда никому не сделает больно.

Чувство грусти улетучивается. Она бросает мешок в огромный муниципальный мусорный бак на пляже. В ней бурлит адреналин, придавая сил и уверенности в себе. Она покупает два пакета еды и напитков для детей. Марко пишет ей в пять часов вечера эсэмэску. Ты где ?

В магазине , отвечает она. Скоро буду дома .

Дети послушны и готовы помочь. Они недоверчиво заглядывают в сумку с бутербродами и конфетами.

— Мы едем в Англию, — игриво говорит она им. — Мы встретимся там с дочерью моего друга и отпразднуем ее день рождения.

— Малышка! — восклицает Марко.

— Да, — говорит она. — Та самая малышка. И мы будем гостить в доме, в котором я когда-то жила, когда была маленькой. Но сначала у нас будет приключение! Сначала мы поедем в Париж! На поезде! Затем мы сядем на другой поезд и отправимся в Шербур. Из него мы поплывем на маленькой лодке к маленькому острову под названием Гернси и проведем ночь или две в симпатичном маленьком домике. После этого мы пересядем в другую лодку и поплывем в Англию и на машине приедем в Лондон.

— Мы все? — спрашивает Стелла. — И даже Фитц?

— И даже Фитц. Но мы должны упаковать вещи, хорошо? И нам нужно немного поспать, потому что завтра мы должны быть на вокзале в пять часов утра! Так что давайте что-нибудь съедим, вымоемся, соберем вещи и ляжем спать.

Она оставляет детей собирать вещи, а сама идет в комнату Джузеппе. Пес радостно прыгает на нее, и она даже позволяет ему облизать ей лицо. Она смотрит на Джузеппе и думает, что ему сказать. Он верный друг, но он стар и может многое напутать. Она решает солгать ему.

— Мы с детьми собрались в отпуск, — говорит она. — На Мальту. У меня там друзья.

— О, — говорит Джузеппе. — Мальта — волшебное место!

— Да, — соглашается она, и ей грустно от того, что она вынуждена лгать одному из самых добрых людей, каких она только знает.

— Но там жарко, — говорит он, — в это время года. Очень жарко. — Он смотрит на пса. — Ты хочешь, чтобы я присмотрел за ним?

Пес. Черт, она не подумала о нем! Люси на мгновение впадает в панику, но затем она собирается с духом и говорит:

— Я возьму его с собой. В качестве терапевтической собаки. От приступов тревоги.

— Ты страдаешь приступами тревоги?

— Нет. Но я сказала своим друзьями, что у меня случаются тревожные приступы, и они разрешили приехать к ним с собакой.

Джузеппе не станет подвергать ее слова сомнению. Он плохо знает, как устроен современный мир. В мире Джузеппе на дворе сейчас примерно 1987 год.

— Как мило! — говорит итальянец, гладя пса по голове. — Ты едешь в отпуск, мальчик! Приятного тебе отдыха! И надолго ты уезжаешь?

— На пару недель, — отвечает она. — Может даже, на три. Если хотите, можете пока сдать нашу комнату.

Джузеппе улыбается.

— Но я позабочусь, чтобы он была в твоем распоряжении, когда ты вернешься.

Люси берет его за руку.

— Спасибо, — говорит она. — Огромное вам спасибо.

Она крепко обнимает старика. Она понятия не имеет, увидит ли она его снова. И спешит выйти из его комнаты, прежде чем он заметит ее слезы.

— Сегодня вечером я собираюсь остаться в доме, — говорит Миллер, ставя на стол пустой стакан из-под пива. — Если вы не против. Что скажете?

— Где вы будете спать?

— Я не собираюсь спать.

Судя по его лицу, он настроен решительно. Либби согласно кивает.

— Ладно, — говорит она. — Оставайтесь.

Они возвращаются к дому, и Либби вновь отпирает замок, вновь снимает деревянный щит, и они вновь входят в дом. Внутри они на миг застывают неподвижно, глядя вверх и прислушиваясь, не послышатся ли наверху шаги или шорохи. Но дом молчит.

— Итак, — говорит Либби, глядя на Дайдо, — пожалуй, нам пора домой.

Дайдо кивает, и Либби делает шаг к входной двери.

— С вами все будет в порядке? — говорит она. — Здесь? Одному?

— Слушайте, — говорит Миллер. — Посмотрите на меня. Неужели я похож на человека, которому будто будет страшно одному в темном пустом доме, где погибли три члена секты в каких-то балахонах?

— Может, вы хотите, чтобы я тоже осталась?

— Нет. Поезжайте домой, и ложитесь в свою красивую уютную постельку.

Он гладит пальцами бороду и смотрит на нее очаровательными щенячьими глазами.

Либби улыбается.

— Вы хотите, чтобы я осталась, не так ли? — говорит она.

— Нет. Нет, нет и нет.

Либби смеется и смотрит на Дайдо.

— Ты не против ехать без меня? — спрашивает она. — Я буду завтра утром. Обещаю.

— Оставайся, — говорит Дайдо. — И приходи завтра на работу в любое время. Без всякой спешки.

Когда Либби, проводив Дайдо до станции метро, возвращается в дом, уже начинает смеркаться. Она окунается в атмосферу жаркого летнего вечера в Челси, с его толпами белокурых подростков в рваных джинсовых шортах и огромных кроссовках, с шикарными комнатами в окнах первых этажей. Пару мгновений она представляет, как будет жить здесь, став частью этого утонченного мира, настоящей девушкой из Челси. Представляет дом на Чейн-Уолк, под завязку забитый антиквариатом, хрустальными люстрами и произведениями современного искусства.

Увы, стоит ей открыть дверь дома номер шестнадцать, как фантазия рассеивается. Дом обветшал, сильно попорчен плесенью.

Миллер сидит в кухне за большим деревянным столом. Когда она входит, он поднимает взгляд и говорит:

— Нет, вы только взгляните на это.

Используя подсветку телефона в качестве фонарика, он смотрит на что-то внутри ящика. Либби заглядывает внутрь.

— Видите? — спрашивает Миллер.

В самой задней части ящика, черным карандашом кто-то нацарапал: «Я — ФИН».

Через несколько недель Салли уехала от нас. Еще через несколько дней Берди перебралась в комнату Дэвида. А вот Джастин даже не думал никуда уезжать. Он остался в спальне, в которой раньше жил с Берди.

Меня так и не наказали за эксперимент с кислотой и улетом, как и Фина. Но было ясно: для Фина потеря матери хуже любого наказания, какое только мог придумать его отец. В первую очередь он винил самого себя. После этого он обвинил Берди. Он презирал ее и называл «это». Затем он обвинил своего отца.

А потом, к сожалению, и главным образом подсознательно, он обвинил меня. В конце концов, именно я сообщил ему эту ужасную, роковую весть, которой он непреднамеренно разрушил брак своих родителей. Не скажи я ему, ничего бы не было: ни похода по магазинам, ни кислоты, ни гадкого дня откровений о поцелуях свиней. И наш союз, который мы заключили в тот день на крыше, не просто испарился, а, я бы даже сказал, сгорел в облаке ядовитого дыма.

Трудно было не согласиться с тем, что все это я навлек на себя сам. Когда я думал о том, чего я хотел добиться, рассказывая ему, чему стал свидетелем, о моем желании ужаснуть и произвести впечатление, об отсутствии у меня сочувствия или понимания того, какую реакцию это может вызвать в Фине, да, я ощущал чувство личной ответственности. И я заплатил за это цену, видит бог, я ее заплатил. Потому что, невольно разрушив брак его родителей, я тем самым невольно разрушил и свою собственную жизнь.