Катрина Лено - Не упусти [litres]

– Ты следующая, Красивая девочка, – сказал он Сороке, стараясь не радоваться, не краснеть и не встречаться с ней глазами, называя ее так.

Сорока встала, нашла свой шар и выбила ничем не примечательные три кегли. Все снова зааплодировали. Она быстро поняла, что здесь аплодируют независимо от того, чей это был ход и какой счет в итоге получился. Эта тройка выступала в качестве личной бригады болельщиков каждый раз, когда на экране появлялось чье-то имя.

Сорока села рядом с Беном, а Клэр вскочила, чтобы кинуть шар.

– Молодец, – сказал Бен.

– У меня же всего три кегли, – ответила Сорока, закатывая глаза.

Второй шар угодил прямо в желоб.

– Ты поворачиваешь руку, – сказал он, – как раз тогда, когда отпускаешь шар. Вот почему он скатился вбок.

– Ух ты, Бен, не знала, что ты такой опытный боулер! Придется тебе преподать мне урок, – сказал Джереми, подмигивая и вставая, чтобы поздравить Клэр с удачным попаданием.

– Он – хороший парень, – прошептал Бен, показывая подбородком на Джереми, который наклонился, чтобы завязать шнурки. – Его тетя – транс. Она привела меня на мой первый Прайд-парад.

– Правда?

– Да, она классная. А Джереми не из Дали, так что он не знал меня раньше, – сказал Бен. – Я даже переживал. Не понимал, как ему сказать. Но он повел себя совершенно нормально, просто принялся рассказывать очень смешную историю, как тетка облила ему лицо из садового шланга. – Бен рассмеялся. – Это не имело никакого отношения к тому, что она была трансом, просто история, ни с того, ни с сего.

Клэр разразилась аплодисментами, Сорока с Беном повернули головы и увидели, что Джереми выбил страйк. После трех игр все выиграли по разу, кроме Сороки, но все устали, и их время истекло, а проигрыш в боулинг друзьям казался Сороке не такой уж большой потерей.

Когда они вышли на стоянку, было уже за полночь. Клэр подвезла Джереми домой, а Бен настоял на том, чтобы проводить Сороку на велосипеде до дома и убедиться, что она доберется без бед.

– Très chivalrous. [5] Очень по-рыцарски ( фр. ). – (Прим. пер.).

– Ребята, можно просто сунуть ваши велики в багажник внедорожника моей мамы, – предложила Клэр.

– Ничего, вечер хороший, – сказал Бен.

– Мэгс? Последний шанс, – сказала Клэр.

– Ничего, – эхом отозвалась Сорока.

Клэр пожала плечами, затем шагнула вперед и одним движением обняла подругу за плечи, сжала ее и снова отошла. Джереми обнял ее следом, а потом они с Беном смешно, по-мужски, обнялись, Джереми сел на пассажирское сиденье внедорожника, и они уехали. Осталось только два боулера. Бен направился к велосипедной стойке, и Сорока пошла за ним. Они отцепили велосипеды и двинулись. Бен то подъезжал к Сороке, то отставал, то разговаривал, то нет. Ночь была и правда хорошая, он прав – дневная влажность воздуха ушла, но тепло еще сохранилось, и были видны звезды, а в воздухе стоял запах дождя. Хорошего, желанного дождя. Дождь, который принесет с собой прохладное утро. Добравшись до дома Сороки, они сошли с велосипедов. В доме не горел свет, но машина Энн-Мэри была припаркована на подъездной дорожке. Неужели она уже спит? Сорока на это надеялась. Она повернулась к Бену, который снял шлем и накинул его на ручку велика. Но он держал велосипед и поставил его на подножку, как будто знал, что дальше этого не зайдет.

– Мне сегодня было очень весело, – сказал он, рассмеялся и коснулся своих волос. – Такая стереотипная фраза, да?

– Мне тоже было весело, – сказала Сорока.

И вдруг ей в голову пришла внезапная дикая мысль. Она должна отвести его в Близь.

Теперь Бен был одним из ее лучших друзей. А в ближайшем будущем она сможет отплатить ему за дружбу. Его слова эхом отозвались в ее мыслях: «Он не знал меня раньше» . Сорока слышала, что болтали о Бене, когда он только признался. Она слышала, что Эллисон болтала о нем. Но тогда она его не знала. И ничего не сделала. Зато теперь Сорока могла что-нибудь сделать. Она могла дать ему все, что он хотел. Она могла бы подарить ему машину, кучу денег…

Кучу денег.

– Мне было интересно, сколько времени тебе понадобится, чтобы до этого додуматься.

Сорока могла принести из Близкого деньги . Она могла представить деньги и вынести их.

– На самом деле все не так просто. Деньги – это сложно. Будет много фальшивых.

– Мне пора, – сказала Сорока. Она могла думать только о зелени, льющейся с неба прямо в ведра.

– Ты хочешь сделать дождь из денег? Я и не знал, что ты маленькая капиталистка.

Бен кивнул, потом перевел взгляд с Маргарет на дом внезапно забеспокоившись:

– Твоя мама… надеюсь, ей уже лучше.

– С ней все хорошо, – ответила Сорока. – Наверное, она спит. Спасибо, что поинтересовался.

– Я напишу, – сказал Бен. Он даже не дернулся в ее сторону. Она отступила назад и кивнула.

Ей не хотелось, чтобы Бен ее целовал, потому что тогда у него может сложиться неверное впечатление, будто она из тех девушек, которые так прощаются. А она не такая. Она из тех, от кого надо бежать.

– Напиши мне, – сказала она. – Удачно доехать до дома.

Сорока развернула велосипед между ними. Теперь даже если бы он вдруг подумал подойти поближе, то не смог бы.

– Хорошо, – сказал Бен, снова надел шлем и перекинул ногу через раму.

Казалось, он знал: Сорока не хочет, чтобы он ждал, пока та зайдет. Бен двинулся вниз по улице. А она бросила велосипед на траву и достала из сумочки ключи.

Сорока тихо шла по дому. Дверь в спальню Энн-Мэри была закрыта, и девочка увидела мерцающий свет, идущий снизу. Она спала со включенным телевизором, на котором был убавлен звук.

– Скажи, почему я не могу делать деньги? – шепнула Сорока.

– Ты сделала одну ручку и возомнила, что ты – волшебница.

Здешний занял большую часть дивана, раскидав ненужные конечности по подушкам.

– Я сделала одну ручку, и она меня не убила. Так почему с деньгами должно быть по-другому?

– Хочешь зайти в Близкий и вынести оттуда сотню баксов? Милости прошу .

– Но зачем на этом останавливаться?

– Потому что одна ручка – это одна ручка. А стодолларовая купюра – это стодолларовая купюра. У тебя уйдут месяцы, чтобы создать достаточно денег и накопить на что-нибудь существенное. К тому же после ручки ты ничего не создавала, как я заметил, так что ты до сих пор под ее эффектом.

Не то чтобы Сорока до сих пор ощущала эффект, нет: она ничего не создавала после, потому что ее испугали последствия. У нее словно что-то отняли, да, но дело было не только в этом. Она ощущала силу, с помощью которой могла и создавать, и брать все, что захочет. И желание делать это снова и снова, и снова… А еще страх, что если она поддастся этому желанию, то не сможет остановиться.