Катрина Лено - Не упусти [litres]

– Вот увидишь.

Она попыталась обойти его, чтобы добраться до садового сарая, но существо выросло до размера слона с несколькими парами огромных бивней.

– У меня здесь есть тело, Сорока. Есть твердость. Я бы не стал испытывать удачу.

– Мне не нужна удача, – возразила Маргарет, – у меня есть кое-что гораздо лучше.

И движением, которое стало у нее хорошо получаться, она сняла колпачок с ручки и нарисовала дверной проем.

Она не пробовала этого раньше – рисовать проем в Близкий.

Чтобы вернуться в Далекий, она всегда пользовалась сараем.

Но все шло так хорошо.

И все, чего она хотела, исполнялось.

Поэтому она решила попробовать.

И, конечно же, все получилось.

Дверь привела ее прямо в спальню Брэндона.

Обратно на вечеринку. Обратно…

К Эллисон.

Сорока еще не успела переступить порог и уйти из Близкого, как дверь в спальню Брэндона распахнулась, и вот она, настоящая Эллисон, с шелковистыми светлыми волосами, безупречной кожей, скулами, руками и ногами, со ртом, сжатым в злую линию, с которой Сорока уже была знакома, и, несмотря ни на что, почувствовала себя сейчас как дома.

– Элли, – сказала Маргарет.

– Какого хрена ты здесь делаешь, Сорока? – сказала Эллисон. Язык у нее был точно таким же, каким его помнила подруга: злобным, острым, способным в одно мгновение свернуться и стать сладким, приторным. Сорока больше никогда не встречала никого, кто мог бы так контролировать свой голос, как Эллисон. Она умела говорить на все лады. Быть близкой подругой или страшным врагом. Нежным шепотом или криком, который соперничал с громом. В этом голосе было что-то от бабочки и что-то от дракона.

Когда Сорока не ответила, Эллисон ворвалась в комнату, как ураган, прямиком направляясь к шкафу Брэндона, где по-прежнему горел свет, и яростно распахнула дверь:

– Где он?

Сороке пришлось сдержать смех, скомкать его и отбросить прочь:

– Думаешь, Брэндон прячется в шкафу?

Эллисон не ответила, но встала на четвереньки и заглянула под кровать.

На этот раз Сорока не удержалась и расхохоталась так громко, что комната раскололась надвое:

– Думаешь, Брэндон под кроватью? Да ладно, Элли, это ведь не мыльная опера.

– Элизабет с Бриттани видели, как вы вместе шли позади дома. Я знаю , что он где-то здесь.

– Может, за занавесками? Можно включить свет, так искать проще.

Эллисон и впрямь включила свет и действительно заглянула за шторы, а потом засомневалась, потому что хоть спальня Брэндона была больше, чем у среднего старшеклассника, мест, где он мог бы спрятаться, здесь не так много. Стоя у одного из окон, она сложила руки рупором, приставила их к стеклу и выглянула в ночь.

– Ты думаешь, Брэндон выпрыгнул из окна второго этажа? Господи, Эллисон, если его первый раз особо не заботило, что его могут застукать, почему ты думаешь, что на этот раз будет по-другому?

– На этот раз? Так ты признаешь, что он был здесь? – спросила Эллисон, обернувшись так быстро, что волосы веером разлетелись вокруг головы.

– Он был здесь. Ему пришлось уйти. Он передавал тебе привет.

– Что ты несешь? Что ты тут вообще делаешь?

– Здесь – в смысле в спальне у Брэндона? Или здесь, на вечеринке?

– И то, и другое.

– Ну это же вечеринка. Ты же знаешь, как я их люблю.

– Клянусь богом, Сорока… – Эллисон начала ходить мелкими кругами по ковру Брэндона. – Может, ты просто скажешь мне, где он?

– Будет трудно объяснить. Но я могу тебе показать.

– Показать? Для тебя это какая-то гребаная игра? Я однажды уже разрушила твою жизнь, Сорока, мне для этого и стараться не пришлось. Представь, что я могу сделать, если действительно захочу.

– От страха трясусь, честно, – сухо сказала Маргарет – Так ты хочешь, чтобы я отвела тебя к нему или нет?

– Да. Я хочу увидеть Брэндона.

– Тогда ладно. Иди за мной.

Эллисон не упала на колени, когда вошла через дверь в яркий день Близи, потому что она не позволяла себе проявлять слабость. Эллисон не тошнило, она не держалась за живот и никак не реагировала, только сцепила руки перед пупком. Сорока уловила едва участившееся дыхание, но кроме этого бывшая лучшая подруга вела себя так, словно это было совершенно нормально – пройти в дверь спальни и оказаться в совершенно новом мире.

– Что это за место? – спросила Эллисон.

– Тебе нравится? Я сама его создала. Оно называется Близь.

Сорока наблюдала, как подруга это приняла. Ее глаза метнулись над крошечным городком у подножия холма и водами, которые стали за такое короткое время еще ближе и теперь уже подбирались к основанию белого деревянного забора, окружавшего фотографически точную копию Дали.

Наконец взгляд Эллисон остановился на маленьком клочке травы в пяти-шести футах от них.

Клочок травы, на котором было что-то очень похожее на…

– Это…

Но Эллисон не смогла закончить фразу. В золотистом солнечном свете Близи сияло пятно крови Брэндона Фиппа, словно сотканное из тысячи огоньков. Пятно было таким ярким, что у Сороки защипало в глазах, но она заставила себя на него посмотреть, потому что нашла в этом что-то успокаивающее – физическое доказательство того, что Брэндон Фипп был здесь, живой, а теперь – погляди! Кровь! – он неоспоримо умер.

– Что ты с ним сделала? – спросила Эллисон тихим, но ровным голосом.

– Я его не трогала, – ответила Сорока и с радостью подумала, что это действительно так.

– Где мы?

– В Близи. Я же тебе сказала.

– Не бывает такого города – Близь.

– Просто это ты там не была.

– Ты сказала, что сотворила его. Что ты имела в виду?

– Именно то, что сказала. Это не фокус.

– Ты создала… город?

– Мир , – поправила Сорока.

Эллисон кивнула.

– Близь, – повторила она, и из ее уст это слово прозвучало куда значительнее, чем было на самом деле. Как проклятие. Как воспоминание.

– Где Брэндон?

– Ему нездоровится.

– Так, может прекратишь это дерьмо, Сорока? Может хоть раз в жизни попытаешься вести себя нормально? Ты можешь мне просто ответить? Я знаю, что ты его ранила или…

Она замялась, не в силах заставить себя высказать другой вариант – что Сорока не ранила Брэндона, а убила .

– Ладно, – фыркнула Маргарет, недовольная тем, что Эллисон попала в мир, созданный Сорокой, и повела себя равнодушно, непочтительно, без благоговения, словно от нее просили слишком много, и не испугалась .

– Он умер. Я его убила. Теперь ты довольна?

Эллисон не заплакала. Честно говоря, выражение ее лица почти не изменилось. Она просто кивнула, как бы в знак того, что поняла, а потом долго молчала, и с каждой секундой молчания Сорока становилась все злее и злее.