Марика Девич - Не Господь Бог [litres]

– Константин Павлович, доброе утро. У нас тут Ушаков в джинсах пришёл, – объяснила Вика.

– Такой симпатяжка, да? – поделилась Светка с другими сотрудницами.

– Не знал, что джинсы до сих производят такой фурор, думал, у нас тут новый ремейк служебного романа снимают, – бросил Корзунов.

– Константин Павлович, вы такой юморист, – засмеялась Вика.

– Теперь он будет выглядеть так всегда! – поддержал подхалим Савельев. И поскольку Корзунов улыбнулся приколу, следом засмеялись уже все.

Корзунов направился в свой кабинет, насвистывая музыкальную тему из «Служебного романа»:

– Тата-тата-тата-та.

И её тут же подхватили другие.

– Людмил Прокофьевна, пройдите на своё рабочее место, – протрубил через скрученный в рупор лист из принтера Савельев.

– Хорош, Гриш, – сказал Дима.

– Чего ты, Ушаков, обиделся? Классно постригся, кстати.

– Хорош, – Дима затрясся, и знал, каким жалким выглядит. Но сделать с собой ничего не мог.

– Глянь, он сейчас прямо заплачет. Во даёт человек, юмора не понимает.

Савельев толкнул его в плечо. Но Дима уклонился, прошёл к своему рабочему месту.

По дороге попалась новенькая Катя, проявила сочувствие, дура, сделав всё ещё хуже:

– Не обижайтесь на них, они не со зла. Вы правда, отлично выглядите.

Не глядя ни на кого, Ушаков прошёл мимо, спрятался за свой экран. Антон, как свинья, похрюкивал, заглядывая за монитор:

– Чего ты, Митяй, прикольно ж. Митяй, ты чего. Мы ж по-дружески.

Засунуть бы бутерброд в это свинячье рыло. Хихикает, а у самого блеск в глазах. Сука. Раньше «лошарой» отдела был Антон. Ему повезло с приходом Ушакова. Впрочем, жирдяй, как и Савельев, садистами не были, просто Корзунова боялись. Просто боялись потерять место.

– Тата-тата-тата, – утренний мем про Людмил Прокофьевну крутился по всему отделу до вечера.

До конца рабочего дня Дима не поднимал глаз.

У Лены на кушетке была новая пациентка. Симпатичная рыжая девушка лет двадцати пяти на вид делилась переживаниями насчёт своей личной жизни.

– Так значит, у вас никогда в жизни не было вторых свиданий? – уточнила Лена.

– Никогда, – ответила девушка.

– Вы так боитесь близости?

Девушка резко села и посмотрела на неё, как на дуру.

– Вы меня слышали? Я целый час распиналась! Я не боюсь близости! Просто мне попадаются одни придурки! Сразу норовят целоваться, хватают за руки. Ненавижу.

– А что такого, что вас кто-то пытается взять за руку? Почему тактильный контакт вызывает у вас такую реакцию?

– Потому что все они похотливые придурки, – раздражаясь, объяснила опять девушка.

– А вы хотите чисто платонических отношений? Вы вообще, хотите отношений?

– Ясно, хочу. Мне двадцать пять, у всех на работе есть отношения. Не хочу, чтоб думали, будто я лесбиянка или что-то со мной не так.

– А если бы не думали, вы сами стали бы кого-то искать?

Девушка растерялась, и даже, кажется, рассердилась:

– Меня бесят ваши тупые вопросы, если честно, и ваша манера отвечать вопросами на вопрос. Не знаю, зачем я только пришла.

Рыжая выскочила.

Лена вышла следом в приёмную. Людмила Исааковна загрустила:

– Если в тридцать такие красотки не могут никого найти, на что же рассчитывать мне?

– Подслушивали?

– Что вы! – обиделась Людмила Исааковна. – Просто в формуляре девушка указала цель визита: проблемы в личной жизни.

– О, её беспокоит совсем другое.

– Я её вычеркиваю из расписания? – зависла ручкой Людмила Исааковна над журналом. – Или она вернётся?

– Снова пари?

– О нет, я вам верю, – охотно пошла на попятный администратор.

– А пальма-то до сих пор тут, – напомнила Лена.

– Леночка, она так удачно закрывает трещину на стене!

– Не помню никакой трещины. Вижу только, что она служит отличным собачьим тренажёром. Людмила Исааковна, – в сердцах сказала Лена, когда из тёплого ботинка вывалился щенок.

– Вот негодяи! Я их сегодня же всех пристрою, один и остался, клянусь!

Лена вышла, улыбаясь. В ботинке было тепло, в руках осталось ощущение тёплого комочка. Жалко, что у Машки была аллергия, а то бы она взяла одного, а может, и парочку.

По дороге домой Лена впервые подумала вот о чем: а почему Людмила Исааковна не берёт животных к себе домой? Надо спросить, в самом деле, пусть из своей квартиры делает приют.

А дело было в том, что никакой квартиры у Людмилы Исааковны давно не было. Она продала квартиру за долги сына, иначе бы его посадили. Взяв остатки, сын уехал в Испанию, на поиски приключений. А Людмила Исааковна устроилась консьержкой, чтобы ночевать в будке на тахте, и рассказывала всем, что работает не для денег, а для общения. В тот день, когда они случайно встретились с Леной, которая пришла в этот дом к кому-то в гости, Людмилу Исааковну уличили, и в конце дня потребовали освободить каморку. Ей было некуда идти. Лена не подозревала, что спасла Людмилу Исааковну, всегда безупречную, с причёской, в макияже, на каблуках, от жизни на улице.

Людмила Исааковна прошла мимо охранника на ресепшене, помахав ему на прощанье, дождалась, когда он отойдёт, и проскользнула в офис обратно. Развернула матрас, который днём прятала за пальмой, застелила бельём, которое стирала в прачечной для студентов, достала контейнер с едой и разделила ужин с последним щенком.

Лену ещё на площадке у лифта встретил умопомрачительный аромат запечённого мяса, она удивилась: это точно из её квартиры? Но когда на пороге встретил Мичурин в хозяйственном фартуке с корабликами, который Машка носила на уроки труда, сомнений никаких не осталось.

– Решил приготовить вам нормальный ужин, девочки, в обмен на приют, – сообщил он.

– Мичурин, а ты чего до сих пор тут? – поинтересовалась Лена.

– А мы решили, мам, – с аппетитом жуя, пояснила дочка, – сегодня вечерком в кино сходить, пятница же.

– Слушай, выглядит потрясающе, только я на пробежку, – объяснила Лена, выходя в спортивном костюме.

– Отложи, ты уже два месяца не бегала, ещё денёк подождет, – Мичурин положил ей большой кусок мяса.

Соблазн был велик, но стрелки часов приближались к половине восьмого. А сессия-пробежка с Ушаковым была назначена на восемь на набережной.

– Не могу! Оставьте кусочек! – Лена убежала.

– Нам больше достанется! – сказала дочка. У Мичурина пропал аппетит. Что это за пробежка, которую нельзя отменить? Лена никогда не славилась дисциплинированностью.

Лена бегала на месте, чтоб не замёрзнуть – было уже 20:15, а Ушакова всё ещё не прибыло.

Чёрт, она не взяла его телефон. Лену стали терзать сомнения. Что, если вчера она допустила ужасную ошибку? Что, если в ночи парень опомнился и наказал себя «за предательство» – именно так называли свои откаты и провалы жертвы родительского абьюза. Долгие годы в покорном служении родителям сделали чувство вины условным рефлексом. Лена это знала. Но почему-то вчера ей показалось, что Дима – исключительный случай. Что он сразу попал в дамки. Дамки свободы.