Марика Девич - Не Господь Бог [litres]

Личный психолог лучше всех должна знать своего пациента. Это прозвучало саркастически. Психолог, выпустившая на волю больного маньяка. Лена это и сама знала. Она могла бы сказать, сколько убийц-маньяков за всю историю смотрели в глаза полицейским и продолжали убивать, но она приняла за всех всю вину на себя.

В старой квартире Димы не было. Зато были улики. Покидая квартиру, Лена не могла избавиться от навязчивого запаха духов покойной Инны Петровны. Халата и тапочек в ванной не было.

Все взгляды вновь обратились к Лене.

– Он у мамы. На кладбище. Больше ему идти некуда, – сказала она.

Когда Мичурина выпустили, он с удивлением узнал, что его жена на спецоперации. Запрет приезжать туда он воспринял как сигнал к действию.

Кладбище оцепили. Да, Лена была права. Дима стоял у могилы матери, в руках у него был пистолет. Как знать, скольких он положит при задержании. Терять ему было уже нечего.

Приезд Мичурина переключил внимание полицейских. Лена воспользовалась этим, вырвалась и побежала к Диме. Она хотела, чтобы он застрелил её. Избавил от чувства вины. Но он этого не сделает. Пусть помучается.

Дима вылил на Лену всю свою обиду: он принял её за мать, она влюбила его в себя, она стала для него всем и потом отвергла, как мать. Как же он ненавидит женщин, они как самки богомолов, сжирают всех лиц мужского рода, кто попадается на пути.

Дима совсем обезумел. Но в самый последний миг, когда он увидел снайпера, и осознал, что это действительно конец, на миг он стал таким, каким пришёл к Лене, уязвимым, мальчишкой. Он признался в самом страшном для него преступлении.

– Мать не сама отравилась газом. Я ей помог. Она не хотела умирать, она хотела, чтобы я мучился от рака вместе с ней.

Он попросил Лену не хоронить его с матерью, хоть после смерти вырваться. Лена пообещала.

Лена протянула результат экспертизы.

– Дима, твой дед насиловал мать. Он твой отец. Был инцест. Это сказывается. Ты болен.

Дима рассмеялся и взъерошил волосы.

– Я ещё и выродок. Это уж слишком… Меня в больничку положат?

Снайпер наконец нашёл точку. Дрогнули по-детски губы Димы, дернулась щека.

– Как так может быть, Лен? За всю жизнь – три счастливых момента, и все с тобой. Как ты обняла меня тогда, после школы, как я тебя поцеловал в такси, ведь я не был так уж пьян… Как ты гладила по голове, укрыла одеялом. Помнишь? Три момента за всю жизнь.

По щекам Лены бежали слёзы. Она их не удерживала. Лена помнила. Она слушала. Выговориться, напоследок, такое право дают всем.

– Не хочу больничку. Хоть один поступок. Хоть один за всю жизнь поступок! – сказал он и уткнулся в Лену сломанным коромыслом.

– Мне очень страшно.

Лена знала, что произойдет через миг. Обняла его.

– Знаю. Я тебя люблю, мальчик мой, я тебя очень сильно люблю, – сказала Лена.

Снайпер уже нажал спусковой крючок, но сухой пистолетный опередил.

Прошло время.

Дочь Лены так и не вернулась из Америки. В итоге, Машка сама нашла новое место для стажировки, многое для себя поняла.

С Мичурина сняли все обвинения. Он вернулся в свою больницу.

И только Лена не знала, где теперь её место. Имеет ли она право после случившегося возвращаться в профессию. Она погрузилась в депрессию. Но однажды Мичурин напомнил Лене одну историю. Когда у него на столе умер пациент, и он глубоко винил себя в этой смерти, как винил каждый раз, когда не удавалось спасти, священник, вызванный родственниками, сказал ему: «Не льсти себе».

– Никто из нас не Господь Бог. У каждого свой путь. И несмотря ни на какие чёртовы травмы, свои выборы.