Марика Девич - Не Господь Бог [litres]

– Ты как? – спросила Лена Диму, когда они подъехали к её дому.

– В порядке, – ответил он. – Мне надо это переварить.

– Вас отвезти домой? – спросил Дмитрия Алексеевича водитель.

– Да, домой, – ответил Дима. Но когда они подъехали к элитному кварталу, спохватился: в старый дом, не новый. Он кое-что там забыл.

Он забыл на стене портрет чужого мужчины, которого считал отцом. Ему надо было вернуться, чтобы в последний раз поплакать о своем прошлом. Чтобы навсегда попрощаться с тем наивным Митенькой. Больше его нет.

Когда Лена вошла домой, дочка стояла у окна.

– Мам, ты приехала на мерсе?

– Бедный успешный мальчик, – сказала Лена, устало снимая туфли.

– Бедный, – хмыкнула дочка. – Папа не зря ревновал.

– О чем ты? – спросила Лена.

– У него к тебе чувства, мам. А ты даже не заметила.

– У Мичурина? Ты шутишь?

– Мам, он надеялся тебя вернуть! Ты ж психолог, и ничего не заметила.

Лена все ещё хлопала глазами, когда дочка пошла в комнату, закрыв за собой дверь.

Дима вошёл в разгромленную квартиру. Он сметал фоторамки, топтал их, хрустело стекло.

Раздался стук в дверь, вошла старушка баба Зина. Дима не запер дверь.

– Митенька, ты что это тут устроил? – спросила соседка, оглядываясь.

– Пошла вон, вон! Старая карга! – надвинулся на неё Дима.

– Митя! Да как же тебе не стыдно?

– Стыдно?! – Дима в ярости пошёл на бабулю, она выскочила вон.

Дима опустился на диван, взял телефон и позвонил Вике:

– Говори адрес и жди меня там!

Вика не стала задавать лишних вопросов.

Она едва успела отключить сигнализацию, как Дима набросился на неё и задрал юбку, он рвал ей рубашку, впивался в её грудь. Перед его глазами металась птица, он развернул Вику и насадил на себя, прижав её спиной к стене. Обнажённые груди, птица, и они вместе летели в бездонный чёрный колодец.

Людмила Исааковна вышла из офисного здания вместе со всеми, кто тут работал. Помахала вечно сонному старенькому охраннику. Сходила в магазин, купила себе готовой еды, только разогреть, как удобно. Затем вернулась, как делала это каждый день. К десяти вчера, она знала, охранник всегда уже спал под свой настольный пузатенький телевизор. В офисе было пустынно и тихо. Людмила Исааковна проскальзывала мимо, к чёрной лестнице, чтобы не разбудить шумом лифта, входила обратно в офис, как другие приходят обратно домой. Жалюзи она заранее закрывала, они были плотными, и все же она старалась не включать верхний свет.

Потом она совершила свои обычные вечерние процедуры, необычным во всем этом было лишь то, где она делала это. Голову приходилось мыть в раковине, а тело – в тазике, ванной в офисе предусмотрено не было. В том же тазике она стирала белье, вешала на батарею, к утру обычно всё высыхало.

Переодевшись в халат и накрутив волосы на мягкие бигуди, она тщательно нанесла крем на лицо, шею и область декольте с кольцами Венеры, глядясь в зеркало туалетной комнаты. Матрас уже был расстелен, постель готова. На пол со стола была переставлена настольная лампа – Людмила Исааковна любила почитать на ночь, как и все «домашние» её ровесницы. Всё было, как обычно. И вдруг произошло нечто неординарное.

Раздался звонок в дверь.

Людмила Исааковна застыла: кто это может быть? У Лены свои ключи, она звонить бы не стала. Да и что ей тут делать в такое время? Клиенты? Время уже не приёмное. Охранник. Точно. Заметил, что она вернулась. Или пробился свет через жалюзи? Тогда можно сказать, что она вернулась, потому что забыла выключить свет.

Людмила Исааковна поспешно свернула постель, стремительно сорвала с себя бигуди, переоделась, не забыв набросить пальто и переобуть уличные сапоги, репетируя легенду: – «Представляете, с улицы заметила, что забыла выключить свет! Пришлось вернуться. Ах, память уже не та…»

Открывая дверь, она было начала заготовленную фразу, но та не успела вырваться из её изумленно открытого рта: на пороге был не охранник и не Лена. Это был Николсон.

– Здравствуйте.

– Здравствуйте. А что вы тут делаете? И как вообще? – удивилась Людмила Исааковна.

– А вы? – вернул вопрос пожилой клиент.

– Сначала вы.

Николсон легко согласился.

– Ладно. Пустите? А то ведь охранник может проснуться.

– Так вы проскользнули мимо него?

– Как и вы, очевидно?

Людмиле Исааковне пришлось впустить этого типа. Она подумала: что, если у мужчины шизофрения?

Она взяла себя в руки и сменила тон на ласковый, как говорят с детьми и больными.

– Валерий Фёдорович, а Елены Андреевны нет. Вы приходите завтра, я вас запишу.

Но Николсон ввинтился в дверь:

– А я не к ней? Я к вам.

Окончательно сбитая с толку Людмила Исааковна отступила вглубь, Николсон шагнул вперед и тихо запер за собой дверь.

«Ну всё», – успела подумать она.

– Зачем я вам? – спросила Людмила Исааковна, отойдя подальше от нежданного посетителя, к окну. Если что, тут невысоко, можно успеть позвать на помощь или даже прыгнуть. Всё лучше, чем оказаться в лапах психа.

– Да не собираюсь я покушаться на вашу девичью честь, – Николсон с любопытством осмотрел приёмную.

– Ну и хамство! – возмутилась администратор.

Кроме стоящей на полу лампы, которую Людмила тут же подняла и поставила на своё обычное место – стол, ничто не напоминало её секрете.

– Так что вам от меня надо?

– Поговорить. У меня нашли рак.

Она с миг осознавала его слова.

– Чаю хотите?

Николсон со стула наблюдал за размеренными действиями женщины. У него было совсем другое лицо, чем в первый его визит. Бледное, осунувшееся, растерянное. Обстановка его успокаивала. Чайник мирно гудел, Людмила Исааковна насыпала заварки и достала зефир с конфетами, которые дарили ей благодарные клиенты Лены.

– Мне очень жаль вас, но уверена, вы победите болезнь.

– Не победю, не побежду, тьфу ты. Четвёртая стадия, мне сказали.

– А сын? Знает? Сказали?

– Только рад будет…

– А как вы хотели? Нельзя налить из пустой чашки.

Людмила Исааковна подлила чаю в чашку Николсону.

– Что вы им налили в их чашки, чтоб оттуда любовь пить?

Николсон опустил голову: он был суровый вредный старикан, а эта бабка его учила жизни. Почему он сюда пришёл, зачем это терпел? Наверное, из-за вкусного чая…

– Алла, жена покойная, жаловалась, что холодный я, бесчувственный. С сыном неласковый. Мой отец лупил меня и мать зверски, я в себе эту ярость всегда ощущал, ещё пацаном, пообещал себе не давать воли. Чёрт их разберет эти чувства, крышку поднимешь – сорвёт. Вот я и привык всё при себе держать, и плохое, и хорошее. А оно видать никуда не девается, вот и стало гнить.

– Лена говорит, никогда не поздно.

– Четвёртая стадия. Женщина, понимаешь ты?

– Да, времени у вас в обрез.