Генри Сирил - Сценарий [litres]

Там она пробыла два года. А после – новый «переезд».

В детдом, состоящий из двух корпусов П-образной формы, где жил ее старший брат.

За Нью-Йорком начинался океан. Дальше бежать уже некуда. Я думаю, ты только поэтому задержался в этом городе дольше обычного, Эндрю.

И я наконец нашел тебя.

Бретт Дойл из агентства «Дойл и сыновья», что в Олбани, был последним, кто помог мне в розыске. Помимо основного гонорара, он взял с меня за ночевки в мотелях, за израсходованное горючее, за жрачку, за вознаграждение тому человеку, что рассказал о твоем местонахождении. Содрал за все, что только смог придумать, но я плевал на это. Не споря, сунул ему деньги. Я бы отдал все, что еще оставалось в моих карманах, потому как информация его была бесценна.

Первый раз Бретт связался со мной вскоре после того, как я пересек границу Пенсильвании и Нью-Йорка. Он сказал, что, возможно, нашел того, кого я разыскивал, то есть тебя, Эндрю. Ты поселился в Бруклине. Работал разнорабочим в крохотной конторе по ремонту квартир, фасадов и всего такого прочего. И вот одним прекрасным вечером телефон Бретта Дойла зазвонил. Звонивший сообщил, что знает того, кого мы разыскиваем. Он наткнулся в интернете на твою фотографию двадцатилетней давности. «Дойл и сыновья» обещали триста долларов за любую информацию о тебе. Они могли себе это позволить, ведь заказчик не скупился на расходы, лишь бы получить результат. Я оплачивал без разбора все счета, приходившие от сыскных агентств, каких, кстати сказать, к тому моменту осталось не так уж и много. Как и большинство американцев ниже среднего класса, мужик этот вряд ли стал бы связываться с копами и сдавать кого бы там ни было, но детективное агентство – это не полиция, а получить три сотни баксов за такое чучело, как ты, – звучит заманчиво.

Тогда-то Бретт и связался со мной. Сообщил, что нашел тебя, но для того, чтобы ты снова не сорвался с крючка, придется немного подождать. Я приехал в Олбани, сообщил Бретту адрес мотеля, в котором снял номер, и стал дожидаться вестей.

Ты слышал когда-нибудь выражение «время остановилось»? А ведь это не просто дурацкая фраза. Время имеет такое свойство, поверь мне, Эндрю, еще как имеет. Я испытал это на своей шкуре, пока ждал звонка от детектива. Наконец он позвонил.

На всякий случай Дойл не стал выпускать тебя из поля зрения. Он продолжил присматривать за тобой, а мне сказал, чтобы я ехал в Нью-Йорк. Он хотел передать тебя, как говорится, из рук в руки. И я немедленно выехал.

Я не верил в происходящее. Боялся позволить себе такое жестокое безрассудство – веру. Тот человек, сообщивший о тебе, мог ошибиться, ведь на фотографии ты еще сопляк с прыщами на носу. В конце концов, он мог просто выдать желаемое за действительное, деньги из воздуха – они распаляют фантазию. Да мог и вовсе обмануть, намеренно. «Ну обознался, извините, а деньги вернуть… ну… такого уговора не было». В камеру за такое не упрячут, так почему бы и не подзаработать немного деньжат? Это все могло закончиться очередной гонкой за фантомом.

Но он не обманул.

И не ошибся.

Наверное, я кричал. Потому что, когда открыл глаза, Эйлин сидела на моей кровати и взволнованно удерживала меня за плечи.

– Тихо, успокойся, это всего лишь сон, – сказала она, – всего лишь сон.

Бесконечно долго я, глубоко дыша, смотрел прямо перед собой. Губы пересохли. Хотелось пить.

– Налей, пожалуйста, воды, – наконец выдавил я из себя.

– Конечно, – отозвалась Эйлин.

Она подала стакан, и я осушил его в три глотка. Холодный липкий пот крупными каплями выступал на моем лбу. Я не уверен, что правильно понимал понятие «паническая атака», но готов поклясться – именно она накрыла меня в тот момент с головой; завладела разумом и телом, сковав и то и другое.

Сон, который я видел, был реальней всех прочих.

Когда ко мне начала возвращаться способность думать, первым порывом было собрать вещи и поехать обратно в Нью-Йорк.

Я грезил о своей никчемной жизни в полном неведении. Меньше всего на свете мне теперь хотелось вспоминать свое прошлое. И я мечтал забыть то немногое, что вспомнить удалось.

– Эйлин, – произнес я дрожащим голосом.

– Что?

– Я хочу вернуться.

В тот момент я был жалок, я это понимал. Но плевал на это.

– Тебе приснился один из твоих кошмаров? – Эйлин взяла меня за руку и погладила.

– Это не просто кошмар, – сказал я. – Это воспоминание. Я в этом уверен так же сильно, как и в том, что мы находимся в номере придорожного мотеля недалеко от Чикаго.

– С чего ты взял?

«С того, что именно так и было прошлый раз, когда мне приснился твой брат. С того, что доктор Шарп предупреждал об этом. С того, что чувствовал это, осознавал так ясно, как осознает скорую неминуемую смерть человек, выпавший из окна небоскреба».

– Давай вернемся, – повторил я, глядя в стену перед собой.

– Что тебе приснилось?

Я медленно перевел взгляд на Эйлин, посмотрел ей в глаза и еле слышно произнес:

– Девочка.

– Расскажи мне, пожалуйста.

Я не мог это сказать, глядя на Эйлин. И вновь отвел взгляд на стену. Не моргая и почти не дыша, я прошептал:

– Я видел ребенка. Девочку. Она кричала. Ее глаза молили о пощаде. Она трепыхалась. Извивалась всем телом. Лицо покрывала густая кровь. Кровь из раны на ее лбу. Совсем ребенок, – повторил я упавшим голосом.

Замолчал. Взял с тумбочки сигарету и закурил. Я не чувствовал вкус дыма. Комната начала размываться, контуры ее слились в расплывчатое пятно. Я плакал.

– Что же это? Как же так? Разве такое возможно? – Я слышал свой голос, но не узнавал его. – Это не может быть правдой.

Я повторял эти слова снова и снова; бормотал их под нос. Тихо. Неразборчиво. Для себя.

Эйлин обняла меня. Я уткнулся носом через футболку в ее упругую грудь. Сквозь ткань вдыхал аромат тела; чувствовал ее тепло. Не отрывая лица от груди Эйлин, я сказал:

– Я задушил ее, Эйлин. Задушил голыми руками.

Появляется картинка.

Крупный план: Страница блокнота.

За кадром мы слышим детский плач. Голос ребенка. Это девочка. Ее зовут Эстелла Хантер.

Эстелла:

«Пожалуйста, дяденька, ну отпустите меня».

Рука записывает в блокнот:

«Пожалуйста, дяденька…»

Смена плана.

Интерьер: Тот самый гараж, в котором Гудманперекрашивал свой фургон.

Мы видим Гудмана. Он сидит на стуле с блокнотом в руках. У противоположной стены – девочка, Эстелла Хантер. Она связана. Она до смерти перепугана. Ей не больше десяти лет.

Гудманоткладывает блокнот и начинает раздеваться.

Он стоит перед Эстеллой совершенно голый.

По его лицу мы понимаем: девочка его совершенно не возбуждает.

Гудман(себе под нос):