Джули Кларк - Последний рейс

Как ни странно, получилось вполне прилично. С короткими волосами глаза стали казаться больше, скулы – выразительнее, шея – длиннее и изящнее. Полюбовавшись собой, перехожу к следующему этапу – преображение еще не закончено.

На коробке написано, что краску надо держать сорок пять минут. Чтобы скоротать время и отвлечься от жуткого зуда и резкого химического запаха, берусь за газеты. В обеих авиакатастрофе посвящены обстоятельные статьи с кучей подробностей, от которых у меня мороз пробегает по коже. Опираясь на обнародованные переговоры пилотов с диспетчерами, журналисты восстановили ход событий. Примерно через два часа после вылета, когда самолет пересек Флориду и летел над Атлантическим океаном, вышел из строя один из двигателей. Командир экипажа принял решение повернуть и запросил разрешение на экстренную посадку в Майами, однако системы отказали раньше, и самолет рухнул в воду в тридцати пяти милях от берега. Помимо цитат из официальных заявлений чиновников Национального совета по безопасности на транспорте, естественно, не обошлось без обширных выдержек из прочувствованных речей Рори от имени родных и близких погибших. О поисках тел говорилось лишь, что они уже ведутся.

Интересно, обнаружат ли они мои сумку, телефон, розовый свитер, или те давно уже покоятся на дне, подхваченные непредсказуемым океанским течением? Будут ли до последнего искать тела всех пассажиров? И вообще, возможно ли найти хоть кого-то после такой трагедии? И как поступят, если попадутся останки, которые не смогут идентифицировать?

От всех этих вопросов голова начинает идти кругом. Я делаю несколько глубоких вдохов, представляя, как кровь обогащается кислородом и растекается по телу, питая клетки, как затем высвобождается углекислый газ и выделяется в атмосферу. Вдох и выдох, снова и снова, с каждым ударом сердца я напоминаю себе: «Я выжила. Я спаслась».

Смыв через положенное время краску, я подхожу к зеркалу в ванной и не могу поверить своим глазам. Я не узнаю себя, на меня смотрит совершенно другой, незнакомый человек. Что-то в очертаниях носа, наклоне головы, улыбке напоминает обо мне прежней, однако настолько неуловимо, что, даже если я покажусь кому-то смутно знакомой, они ни за что не свяжут меня с фотографией из телевизора, а скорее решат, будто я похожа на их коллегу, однокашницу или дочку бывшего соседа.

Мне нравится моя новая прическа. Рори не разрешал мне стричься, считая, что с длинными волосами я выгляжу более женственной. Теперь я сама буду решать, как мне выглядеть и какой быть. Я улыбаюсь своему отражению, и мне кажется, будто мама и сестренка улыбаются в ответ.

Часы на тумбочке рядом с Евиной кроватью показывают семь. Не сбеги я, сидела бы сейчас с Даниэллой в своем кабинете в Нью-Йорке на утреннем совещании, как она это называла, и обсуждала с ней планы на день: встречи, деловые обеды, вечерние выходы. А если бы план удался, ехала бы на поезде на запад Канады и читала новости в поисках информации о моем исчезновении; на сообщения о катастрофе особого внимания даже не обратила бы – мало ли падает самолетов. А теперь эта трагедия перевернула всю мою жизнь.

Я включаю ноутбук и перехожу на сайт Си-эн-эн. Мое внимание сразу привлекает заголовок: «Злой рок преследует Рори Кука». Открываю статью и натыкаюсь на свое изображение рядом с фотографией Мэгги Моретти. Журналисты припомнили все: и историю их с Рори любви, и странные обстоятельства ее смерти, и подозрения в его причастности. Удивительно, но я никогда раньше не замечала, насколько мы с Мэгги похожи. Я знала, что она тоже из небольшого города и сумела пробиться в престижный Йельский университет, где и познакомилась с Рори благодаря своим спортивным достижениям. Но я даже и представить не могла, что у нее, как и у меня, не было родных: она довольно рано осталась сиротой. Видимо, Рори любил такой типаж – одинокая, растерянная девушка, мечтающая стать частью большой крепкой семьи. Когда мы с ним встретились, я только этого и желала.

Я познакомилась с Рори совершенно случайно, в театре на экспериментальной постановке, через два года после окончания колледжа. Он сел в соседнее кресло и завел непринужденный разговор еще до того, как подняли занавес. Я сразу его узнала и, хотя была наслышана о его обаянии, очень удивилась тому, насколько веселым и очаровательным он оказался в жизни. Естественно, мне весьма польстило его внимание – еще бы, такой известный, влиятельный, взрослый (на тринадцать лет старше меня), крепкий, высокий мужчина с золотистыми светло-каштановыми волосами и пронзительными голубыми глазами, которые будто бы видели меня насквозь. Когда он смотрел на меня, остальной мир исчезал.

В антракте он угостил меня коктейлем и рассказал о художественной программе, которую его фонд планирует развернуть в школах города. Та страсть, с которой он об этом говорил, его искреннее желание сделать мир вокруг себя лучше подкупили меня даже больше его очаровательной улыбки, знакомой по передовицам газет. В конце спектакля он попросил мой номер телефона.

Поначалу я его сторонилась. Взрослые, солидные мужчины с большими деньгами, положением и связями, такие, как Рори, были совсем из другого социального круга. Чтобы встречаться с ними, я не имела ни достаточного культурного багажа, ни подходящего гардероба. Однако Рори действовал очень деликатно и настойчиво: спрашивал моего совета, когда к участию в их образовательной художественной программе не получилось привлечь нужную организацию, приглашал на представления в подшефные школы – меня покорила та щедрость, с которой он был готов жертвовать деньги своей семьи на общее благо.

Однако влюбилась я в него совсем не из-за этого. Оказалось, что за блестящим фасадом скрывался утонченный, ранимый мальчик, страдающий без материнской ласки. Как-то он признался мне: «В детстве я очень обижался на маму за то, что она месяцами пропадала в Вашингтоне – эти ее бесконечные кампании и постоянные судебные процессы, которые отнимали у нее все силы. Только повзрослев, я понял, как это было важно, сколько всего она сделала для людей. Меня до сих пор иногда останавливают на улицах и благодарят за ее работу».

Груз подобного наследства, пусть и вызывающего гордость, не мог не тяготить Рори. Всю жизнь он находился в тени матери. Если набрать его имя в поисковике, непременно появятся статьи о ней и ее фотографии из отпуска или с предвыборной кампании – снимки, на которых в сторонке топчется растерянный Рори-малыш в дурацких шортиках или прыщавый, угловатый Рори-подросток с нелепым выражением лица. И, конечно, сотни фотографий, на которых взрослый Рори занимается делами Фонда семьи Кук, учрежденного его матерью в конце своей жизни в качестве прощального подарка этому миру. Да, люди любили Рори, и он ценил это, однако мечтой его было превзойти мать.