Джули Кларк - Последний рейс

– Почему? – спросила она, сделав над собой усилие. – Ты же говорил, вы давно охотитесь за Фишем.

– Все так, – ответил Кастро, он вертел в руках маленький пакетик сахара, чтобы не встречаться с ней взглядом, – но защита свидетелей стоит дорого и применяется не часто.

– Когда?

Он поднял на нее глаза, и она увидела в них искреннее сожаление.

– Только когда цель очень крупная, вроде преступного синдиката или разветвленной сети. Я знаю, Фиш кажется тебе важной мишенью, и, поверь, мне тоже. Я столько раз пытался к нему подобраться, а он постоянно ускользает. Информаторы исчезают, и я раз за разом возвращаюсь туда, откуда начинал.

– Что только доказывает необходимость нормальной защиты, – заметила Ева, стараясь не выдать голосом раздирающего ее отчаяния.

– Я все понимаю, но могу предложить лишь временное убежище и круглосуточную охрану на время судебного разбирательства. Ты будешь в безопасности. Если у тебя есть адвокат, сейчас самое время ему позвонить.

Ева помолчала, обдумывая его слова. Ее поселят в гостиницу и приставят вооруженных охранников, которые будут конвоировать ее на заседания суда. Фиша наверняка оправдают или аннулируют судебный процесс. И что потом? Она вернется домой и станет ждать, когда в ее дверь постучат? Или пустится в бега? Люди Фиша найдут ее, где бы она ни спряталась. Возможно, даже Декс сам возьмется за работу. Такого предательства он точно не простит.

Давным-давно в приюте девочки часто прибегали к сестре Бернадетте за советом, когда ссорились с подругами, страдали от несправедливости в школе или не могли ужиться в приемной семье. Сама Ева так никогда не поступала, но всегда внимательно прислушивалась к их разговорам. Сестра Бернадетта часто говорила: «Чтобы найти выход, надо пройти весь путь до конца». Как бы тяжело ни было, сделать сначала один шаг, за ним другой и так дальше, пока впереди не забрезжит свет.

Если ситуацию нельзя изменить, ее придется принять. Придется найти другой путь к спасению. Как ни странно, и сестра Бернадетта, и Декс учили ее одному и тому же. «Стой до конца».

– Ладно, будем надеяться на лучшее, – проговорила Ева. – Что я должна сделать?

К их столику подошел официант с заказом. От запахов у Евы засосало под ложечкой.

– В идеале надеть микрофон и встретиться с Фишем.

– Это невозможно. Я его не знаю. И если начну сейчас настаивать на встрече, то сразу вызову подозрения.

– Послушай, – нахмурился Кастро, и из его голоса мигом выветрилось все сочувствие, – если будешь врать, ничего не получится.

– Я не вру! – возмутилась Ева. – Сколько я ни пыталась разузнать о Фише и о каналах поставки наркотиков, мне всегда давали понять, что это не мое дело. Я знаю только свой небольшой участок.

Кастро откинулся на спинку дивана, не убирая ладоней со стола, и внимательно посмотрел на Еву.

– У нас есть доказательства. Фотография, на которой вы вместе.

Ева в замешательстве покачала головой.

– Это невозможно! Я клянусь, что никогда с ним не встречалась!

Кастро достал из кармана куртки телефон, пролистал фотографии и протянул Еве, чтобы она могла увидеть экран.

Фотографию сделали на стадионе Хааса в тот вечер, когда она должна была встретиться с Джереми. Она узнала болельщиков, находившихся рядом с ней, и того печального бухгалтера в засаленной толстовке в конце ряда, а в центре сидели она и Декс, склонившиеся друг к другу и поглощенные разговором. Качество снимка ее удивило.

Ева снова покачала головой.

– Это не Фиш, а Декс.

Кастро спрятал телефон и, прищурившись, с недоверием посмотрел на нее.

– Я не знаю, кто такой Декс. Но человек на фото – Феликс Аргирос, или Фиш.

27 февраля, воскресенье

Я выскакиваю на кухню, уже не обращая никакого внимания на лужу диетической колы, и, оставляя липкие следы, спешу в гостиную, чтобы спрятать Евино признание и диктофон в сумку. Не знаю, почему, но я уверена, что бросать их тут нельзя. Тот человек на крыльце – меня до сих пор передергивает от одного воспоминания о его прикосновении и запахе – искал именно это.

Бегу обратно на кухню, отключаю телефон и прячу его в карман.

За окном проезжает машина; слышно, как в салоне играет музыка. Я выглядываю сквозь шторы, боясь даже подумать о том, кто может скрываться в темноте. Надо заставить себя открыть дверь и выйти на крыльцо, хотя еще неизвестно, что опаснее: бежать или остаться. Однако стоит мне представить, как тот мужчина со страшными серыми глазами возвращается, как все сомнения исчезают.

Пригнув голову, я быстро пересекаю лужайку и направляюсь к кампусу, ожидая, что вот-вот на плечо мне опустится рука. Вдалеке раздается кошачий визг, протяжный и низкий, который постепенно переходит в крик, почти человеческий.

Примерно в миле от кампуса на оживленной улице мне наконец попадается небольшой мотель. Я замерзла и устала. К счастью, в приемной горит свет. У телевизора, висящего на стене, сидит дежурная старушка и курит сигарету. Когда я вхожу, она поворачивается и прищуривается, чтобы разглядеть меня в клубах дыма.

– Я хочу снять комнату.

– Восемьдесят пять долларов за ночь, плюс налоги.

Я не ожидала, что будет так дорого. Впрочем, выбора нет.

– Хорошо.

Она окидывает меня оценивающим взглядом и говорит:

– Мне нужно ваше имя, водительские права и номер кредитной карты.

– Я заплачу наличными.

– Все равно. Такие правила. Я только введу номер карты в систему. Деньги будут сниматься при выезде. Или не будут, если заплатите наличными.

Чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, я решаю не спорить. Протягиваю дежурной Евину кредитку и права и настороженно наблюдаю, не появится ли в ее глазах сомнение или удивление. Ничего не происходит: она со скучающим видом забивает номер в компьютер и возвращает мне документы.

– На сколько ночей?

Вопрос застает меня врасплох. Как я могу что-то планировать, если не представляю, что со мной случится даже завтра?

– Не знаю. На одну. Или две…

С такими ценами мне долго не протянуть.

– Зарегистрирую на две, – бормочет старушка и выдает ключ. – Комната пять. За дверью налево. Выселение в одиннадцать. Если задержитесь, возьмем плату еще за одну ночь.

Комната оказалась крошечной, с дешевым ковровым покрытием, одеялом из полиэстера на двуспальной кровати и старым телевизором на небольшом комоде. В углу рядом с ванной – стол и лампа. Я сажусь на кровать и стараюсь успокоиться.

Часы на тумбочке показывают половину двенадцатого. Голова гудит от усталости. Кажется, что вечеринка в доме на холме была по меньшей мере месяц назад. Я прячу лицо в ладонях и глотаю слезы. У меня нет ни имени, ни плана, ни денег. Ничего.