Сара Пирс - Санаторий

Элин заставляет себя замедлить темп и медленно отматывает назад.

В глаза бросаются слова на экране.

Ее теория верна.

Но пока она смотрит, из подсознания всплывает кое-что еще. Мысль настолько смутная, что Элин никогда бы не вытащила ее, если бы не случайная ассоциация.

Она возвращается к полкам и открывает дверцу. Опускается на колени, вытаскивает маску и подносит ее к лицу. А потом нюхает ее, глубоко вдыхая, как делают эксперты-криминалисты. Маска падает ей на колени.

Она права. Она права.

Все наконец-то встает на свои места. Части головоломки сходятся – обрывки разговоров, язык тела.

Сомнений больше нет.

Что ж, остается только надеяться, что еще не слишком поздно.

Где-то вдалеке приглушенно хлопает дверь.

Элин подташнивает, по венам растекается адреналин.

Время как будто сжимается и перестает существовать. Сколько это займет? Три минуты? Четыре?

Она бросается бежать.

Двери разъезжаются в стороны, и ее обдает снежный вихрь.

Слегка запыхавшись, Элин идет по настилу – покинув кабинет Лукаса, она бежала без остановки.

Она переводит дыхание и, прищурившись, осматривается сквозь снег. Чехол с бассейна откинут, подсвеченная снизу вода выглядит непристойно ярко. В воздух поднимается пар, но в просветах Элин различает фигуру у главного бассейна.

Лукас. Она была права. Она знала, что, если его нет у внутреннего бассейна, он будет здесь.

Но он не один. Все ее выводы верны. Разбрасывая ногами снег, она идет вперед. Снежинки колют лицо и глаза, словно крохотные и невесомые пули. По телу растекается адреналин, она спотыкается, ноги подгибаются, путаются в мягком снегу. Приходится немного откинуться назад, чтобы не поскользнуться.

И наконец Элин подходит к главному бассейну. Лукас раскинулся на шезлонге в дальнем правом углу. Он пытается повернуть голову в сторону Элин, но его движения дерганые, как у марионетки. Глаза закатились, и видны налившиеся кровью белки.

Неужели слишком поздно?

Увеличивая темп, она огибает бассейн и добирается до Лукаса.

– Ничего, он приходит в себя.

Над ним нагнулась Сесиль, пытаясь поднять его на ноги. В такой позе она напоминает сиделку – по-матерински суетится над ним. Но Элин этим не обманешь.

– Можете больше не притворяться, Сесиль, – говорит она медленно и спокойно, с уверенностью, которой не чувствует. – Я знаю, что это вы. Это вы сообщница Марго. А не Лукас.

Нахмурившись, Сесиль смотрит на нее.

– Нет, – отвечает она таким же уверенным тоном, как и Элин, только приправленным снисходительностью, словно она разговаривает с ребенком. – Нет, я нашла его здесь в таком состоянии. И пытаюсь помочь.

Элин тут же становится ясно, что Сесиль выбрала неверный тон. Перед лицом такого обвинения она должна негодовать, опешить. Защищаться. Только не это взвешенное превосходство.

Оно ее выдает.

Лукас издает гортанное клокотание.

Элин внимательно его изучает. Он меняет позу, и Элин видит левую сторону его лица. Лоб над бровью липкий от крови, по виску течет струйка. Кожа бледная и влажная от пота или снега. Элин откашливается. У нее пересохло во рту, совсем не осталось слюны.

Нужно тянуть время.

– Я знаю, что это вы. Вы себя выдали. Вы действовали умно, до последних секунд.

Выражение лица Сесиль совершенно непроницаемо.

– Выдала? – повторяет она.

– Да, своими словами в кабинете Лукаса. «С сегодняшнего дня я буду делать только то, что хочу. И к черту всех, кто стоит у меня на пути». Это выражение… Я поняла, что уже где-то его видела. В блоге противников строительства. Кто-то написал, что эти слова якобы произнес Лукас. Тот же комментарий был и в «Твиттере». – Элин ненадолго умолкает. – Вы устроили травлю собственного брата. Потому что все ведь именно из-за этого. Из-за него.

Слова повисают между ними, но до Сесиль как будто не доходят. Она огородилась стеной и недосягаема.

– Выражение? – Ее лицо морщится в недоумении. – Все ваше обвинение держится на какой-то фразе?

– Не только. – Элин выпрямляется в полный рост. – Я унюхала запах хлорки на маске в кабинете Лукаса. Я постоянно улавливала этот запах там, где его не должно было быть… Когда нашла Лору в лифте, когда на меня напали, на лестнице из пентхауса, но до сегодняшнего дня этого не осознавала. Вы ведь каждый день плаваете, верно?

Сесиль молча смотрит на нее, ветер треплет ее волосы. По-прежнему никаких эмоций.

– Потому я и поняла, что вы приведете его сюда, к бассейну. Либо к внутреннему, либо к этому. Здесь вы чувствуете себя комфортно, верно? Как дома.

– Что вы такое говорите? – бесстрастным тоном говорит Сесиль. – Это всего лишь предположения, не больше.

– Вовсе нет. Я ведь была права в том, что сказала раньше, да? Дело не в отеле и не в санатории. Это личное, между вами и Лукасом. Он сделал что-то в прошлом, чего вы не можете простить. И решили отомстить ему.

– Нет, я…

Почувствовав ее слабость, Элин продолжает:

– Когда вы убивали, то действовали умно, обставив все так, будто это касается санатория, будто все дело в прошлом, но это не так. – Она переводит взгляд на Лукаса. – Дело в нем, верно? Он все начал.

Сесиль делает шаг назад. Ее фасад дает трещину – она запинается, но быстро берет себя в руки.

– Нет, послушайте, я…

Элин подступает к ней ближе, и ботинки увязают в глубоком снегу.

– Что он сделал, Сесиль? Расскажите, что он сделал.

Лицо Сесиль искажается, черты лица комкаются, словно кто-то надавил на них. Из глубины ее горла вырывается странный, полный горечи стон.

– Дело не в том, что он сделал, а в том, чего не сделал. Все началось не с Лукаса. – Ее голова дергается. – Все началось с Даниэля. Даниэля Леметра. Он меня изнасиловал. – Она яростно тычет пальцем в Лукаса. – Он знал, но ничего не сделал.

Повисает тяжелое молчание. В такую тишину Элин не погружалась с тех пор, как она здесь. Ветер стих, и снег впервые за все время падает прямо на землю.

– Что, нечего сказать?

Сесиль переводит взгляд на Лукаса. Рядом с ней поблескивает вода, в воздух поднимаются клубы пара.

Лукас безжизненно смотрит на сестру из-под полуопущенных век.

– Ну что ты молчишь, Лукас, ты же был там в тот вечер. После дня рождения Даниэля в Сьоне. Ему исполнилось восемнадцать. Ты отвез нас обратно, в квартиру Даниэля. Нас было несколько человек. Мы завалились туда и остались на ночь.

Голос Сесиль по-прежнему лишен эмоций, на месте чувств – пустота.

Элин знает, что это опасное состояние. В отличие от пылкого негодования и ярости холодный, полный горечи гнев не выгорит сам по себе. Пройдя эту точку, он только окрепнет, и после его уже не уничтожить.

– Это случилось не так, как все обычно представляют, – продолжает Сесиль. – Незнакомец, затаскивающий в темный переулок. Он был моим другом, лучшим другом. Практически членом семьи. А мне было шестнадцать, Лукас. Я была совсем ребенком.