Шарлотта Линк - Дом сестер

Было так странно, что она внезапно перестала кричать… Теплый весенний вечер, казалось, мгновенно утерял тепло и мягкость. Из травы поднимался холод. Фрэнсис знобило.

— Крыса? — повторила она вопросительно, словно у нее были проблемы со слухом.

— Тебе всегда доставляло удовольствие меня унижать. — Виктория говорила все так же тихо. — Потому что у меня есть то, чего нет у тебя. Петер меня поцеловал. Он был очень страстным. Я разбудила в нем то, что ты не смогла разбудить ни в одном мужчине.

Фрэнсис почувствовала легкое головокружение.

— Пойду в дом, — сказала она. — Не хочу это слышать.

Виктория не спеша последовала за ней.

— Но речь ведь идет вовсе не о Петере, я права?

— Я тебя больше не слушаю, Виктория!

Фрэнсис вошла в кухню. На плите подгорал суп. Не обратив на это никакого внимания, она пересекла помещение и вышла в коридор. Виктория шла за ней по пятам тихой, злой тенью.

— Что тебя травит, Фрэнсис, что тебя травило все эти годы, так это мысль о Джоне. Поэтому ты теперь не можешь простить мне и Петера.

«Как ей это только пришло в голову? — спрашивала себя Фрэнсис. — Она полная психопатка».

— Потому что тебе во второй раз приходится увидеть, как я получаю то, что ты не можешь получить.

— Не говори чепуху. — Фрэнсис заглянула в столовую, в гостиную, надеясь найти там Петера. Куда он делся? Может быть, сломя голову умчался из Уэстхилла?

— Ты так и не пришла в себя после того, как я его у тебя увела. Тебе до сих пор снятся кошмарные сны. Ты все еще видишь меня в белом платье невесты. А рядом — его. И он мне улыбается.

Головокружение усилилось.

— Прекрати, Виктория! Я советую тебе, прекрати! — Фрэнсис медленно поднялась по лестнице.

— Для тебя это было так тяжело… Вскрылась старая рана. Отец любил меня больше, чем тебя. И потом еще Джон… Тебя это свело с ума, Фрэнсис, тогда, в ту ночь. Ты не спала ни одной секунды, не так ли? Ты все время думала о том, чем мы с ним занимаемся… Как он гладит мое тело, играет с моими волосами… Ты представляла себе, как его руки обхватывают мои груди…

Прошло столько времени… Целая жизнь!

Яд медленно распространялся в ней, постепенно проникая в каждый уголок ее тела. То превосходство, которое она ощущала в саду по отношению к визжащей Виктории, исчезло. Почему же у нее так кружится голова? Это делало ее слабой перед тихой, но разъяренной сестрой.

— Иногда я спрашиваю себя, как ты жила все эти годы, зная, что мы живем вместе. Говорим. Смеемся. Что каждую ночь он приходит в мою постель…

— Петер! — крикнула Фрэнсис.

Хорошо, что ее голос звучит еще так сильно… Но никто не ответил. Она заглянула во все комнаты и в последнюю очередь — в его. Петера нигде не было. Но перед его кроватью стояла пара туфель. Это были старые туфли Джорджа, которые ему дала Фрэнсис.

— Он был очень нежным, — сказала Виктория.

Ее глаза светились. Она говорила так мягко, будто в ее словах был мед, а не яд.

Фрэнсис распахнула дверь платяного шкафа. Вещи, которые он носил — также принадлежавшие Джорджу, — все еще висели в шкафу, но их он и так не взял бы с собой. Она открыла вторую дверцу шкафа. Несколько рубашек и пуловеров лежали тщательно сложенные на полках. Говорило ли это о том, что он должен вернуться?

— Мне кажется, именно его руки я любила больше всего, — сказала Виктория. — С самого начала это были руки, которые меня…

В один миг головокружение прекратилось. Было ощущение, что прорвалась пелена, загораживающая и защищавшая ее. Наступила реальность — пронзительная и беспощадная. Мягкий голос Виктории, ее слова были как нож, который вонзили в рану и с наслаждением в ней провернули.

Внутренний голос предостерегал Фрэнсис. Предостерегал, чтобы она не поддавалась на провокации и была осторожна. «Виктория рассчитывает на то, что ты потеряешь самообладание. Не наделай глупостей!»

— Бог мой, Виктория, — сказала она равнодушным и как бы скучающим голосом. — Это действительно странно, что кто-то столько лет мог оставаться таким слепым! Но такое случается, если ты непременно хочешь быть слепым. Существуют вещи, которые не любят замечать.

На лицо Виктории легла тень неуверенности. Ее улыбка словно замерзла.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросила она.

Фрэнсис пожала плечами:

— Я хочу этим сказать, что ты попросту теряешь время, рассказывая мне о способностях Джона как любовника. Это излишне.

Улыбка исчезла с ее лица.

— Не понимаю, — сказала Виктория.

Фрэнсис коротко рассмеялась.

— Думаю, прекрасно понимаешь.

Глаза сестры сузились.

— Может, изъяснишься более четко?

— Насколько четко? Хочешь точно знать, когда мы встречались? Где? И чем занимались?

Черты лица Виктории расслабились.

— Ты лжешь, — сказала она холодно. — Хочешь позлить меня и выдумываешь нелепые истории. Не верю ни одному твоему слову.

— Тогда просто оставим это.

Фрэнсис повернулась и хотела уже закрыть дверцы шкафа. Петер, конечно, вернется. И его разозлит, если он узнает, что она копалась в его шкафу…

Под одним из пуловеров Фрэнсис увидела пистолет — и в первый момент растерянно смотрела на него. Почему он лежит здесь? Она же спрятала его в свой комод, глубоко закопав в белье. Только один человек мог принести пистолет сюда — и это был Петер. Он захотел вернуть свое оружие. Где-то она могла это понять, но, с другой стороны, ее это разочаровало. Он, должно быть, его искал… Мысль о том, что Петер обшаривал ее комнату, вызвала в ней злость. «Он мог бы спросить», — подумала она.

— Джон никогда не стал бы встречаться с такой, как ты, — презрительно сказала Виктория. — Я помню, как он злился, когда ты связалась с суфражетками и попала в тюрьму. Ему было просто стыдно за тебя!

— Ты можешь думать что хочешь.

«Поставь здесь точку, — опять предостерегал ее внутренний голос. — Она не верит тебе — и прекрасно! Будь довольна и оставь все как есть».

— Кстати, — продолжила она, — вспомни Марджори. И что она сказала обо мне и Джоне.

На лице Виктории отражались противоречивые чувства и подозрения, которые быстро сменяли друг друга.

— Марджори?

— В прошлом году. В августе. Ты вряд ли могла забыть тот вечер. Она застала Джона и меня в кухне — и, конечно, раструбила всем, что слышала.

— Ты сказала…

— Я не хотела ссориться. Факт заключается в том, — Фрэнсис повернулась и посмотрела на сестру, — что более двадцати лет у нас были отношения.

Виктория стала бледнее, чем раньше.

— С каких пор? — прошептала она.

— С шестнадцатого года. Это началось во Франции. В деревне на Атлантическом океане. Он там поправлялся, и я…

— Неправда.

— Хочешь верь, хочешь нет.

Из горла Виктории донесся клокочущий звук, она зажала рукой рот; казалось, у нее сейчас начнется рвота. Закрыв глаза, она боролась со своим организмом. Когда же опять открыла глаза, в них стояла неприкрытая ненависть.