Эмма Стоунекс - Смотрители маяка

По дороге в школу по радио играла Fire and Rain Джеймса Тейлора. Она вспомнила, как познакомилась с Винни, сигарету в его губах. Высадив обеих девочек, она припарковалась у «Сейнсбери» и положила голову на руль.

I always thought that I’d see you again… [12] Я всегда думал, что снова тебя увижу ( англ .).

От этой песни ей стало больно.

Это было в феврале 1972 года. Она пошла на вечеринку только потому, что Эрика заставила ее, хотя предпочла бы остаться дома в тапочках и посмотреть по телевизору «Перекрестки». Надеть было нечего, поэтому она покопалась в корзине для белья и нашла пару расклешенных джинсов, нуждавшихся в стирке, и облила их мамиными Rive Gauche. Меньше чем неделю назад она рассталась с парнем. «Тебе надо развеяться», — сказала Эрика. Придя, Мишель подумала: «Я видела это сто раз». Какую-то девушку тошнило в цветочный горшок у дверей, и конец ее косы прилип к губам.

— Это Винни, — сказала Эрика.

Мишель слышала о кузене-уголовнике Эрики, но только вскользь. Тогда она удивилась, почему слушала невнимательно. Винни выделялся на общем фоне — темноволосый, с крепким рукопожатием и слегка неровными зубами, придававшими ему привлекательность.

Когда Эрика ушла, он сказал:

— Michelle, ma belle… Ты напоминаешь мне об этой песне.

— Балдеешь от «Битлз»?

— Скорее от «Роллинг Стоунз».

— Мне никогда не нравилось мое имя, — призналась Мишель. — Оно напоминает мне о море. О ракушках. Море меня немного пугает. Наверное, потому что оно слишком глубокое.

Она слишком много болтает.

У Винни была славная улыбка, теплая и искренняя, озарявшая все лицо.

— Хочешь отпраздновать со мной? — спросил он.

— Что празднуем?

Он подхватил бутылку «Бейбичема».

— Пошли.

Снаружи было прохладно, девушка с косой ушла.

— Сегодня я получил работу, — сказал он. — Буду смотрителем маяка.

В темноте она могла рассмотреть его ресницы.

— Ух ты. Никогда не видела смотрителя маяка.

— Теперь видишь.

— О. И я еще говорила о море.

— Поэтому я и решил отпраздновать с тобой.

Она улыбнулась. Газировка была неприятно сладкой на вкус.

— Есть закурить? — спросила она.

Винни покопался в пиджаке.

— Травка.

Когда он зажег спичку, она увидела его ладони изнутри, и ей показалось, что это очень интимная часть тела.

— Мне всегда казалось, что смотритель маяка — это ненастоящая работа, — сказала она, желая побыть с ним подольше.

— Что такое настоящая работа?

— Не знаю. — Она передала ему косяк. — Там, где ты не бываешь один.

— Я буду не более одинок, чем сейчас.

— Ты чувствуешь себя одиноким?

Он улыбнулся ей в темноте.

— Прямо сейчас — нет.

Мишель подумала, что ее всегда влечет к плохим парням. Может быть, это есть в каждой женщине.

Сзади просигналил «Фольксваген». Женщина опустила окно и нетерпеливо окликнула ее:

— Вы уезжаете, милочка? У меня двое детей в машине.

Мишель сообразила, что припарковалась на месте для матерей с детьми.

— Да, извините. — Она сдала задом и выехала с парковки по встречке, из-за чего неприятный велосипедист прокричал ей вслед, что она слепая корова. Мигая налево на участке дороги с круговым движением, она снова увидела эту птицу, та сидела посреди островка, совершенно одна, и пялилась на нее, словно желая сказать: я буду твоей подругой.

Что-то разбудило ее посреди ночи. Ноги замерзли. На часах была половина четвертого.

Большое тело Роджера, храпящего рядом с ней, успокаивало. Она встала и набросила халат, который оказался жестким, потому что она сушила его во дворе на солнце.

Внизу в кабинете Роджера она достала спрятанную под столом папку. Роджер заставлял Мишель выбросить ее: «Зачем ты хранишь этот мусор?» Он называл это хламом, который требует слишком много ценного места (аргумент, который он не относил к хромированным антистрессовым игрушкам, разбросанным по столу).

Мишель села в кожаное кресло и открыла папку. Письма из «Трайдента» — вариации на одну и ту же тему. «Наши глубочайшие соболезнования… в шоке и смятении… если мы можем быть чем-то полезны…» Пособие в связи с тяжелой утратой — скорее плата за молчание: она будет вести себя тихо, а взамен они позаботятся о ней.

И, наконец, их вердикт: «Мы изучили все, что могли… тюрьма меняет человека… изоляция… не лучшее место для Винса в его состоянии рассудка».

Состоянии рассудка? До этого дня у Винса был самый ясный рассудок из всех, с кем ей доводилось сталкиваться.

«Интервью: 1973 год».

В неверном свете из окна Мишель склонилась над папкой и провела ногтем по корешку. Когда проводили расследование, Хелен Блэк настояла на том, чтобы получить копии всех документов. Без сомнения, «Трайдент» не хотел предоставлять ей бумаги, но у них и так не было почвы под ногами, и последнее, что им нужно было, чтобы еще ухудшить ситуацию, — это убитые горем родственники, дающие интервью прессе.

Мишель снова перечитала расшифровки интервью, слова двадцатилетней давности, оживающие на этих страницах. Хотя она хорошо знала, что там написано, ее голова заболела, а сердце заныло еще сильнее.

Она пожалела, что о Винни говорили не с ней. Они общались с вырастившей его теткой Перл. Мишель могла бы рассказать им, каким Винни был на самом деле, а не изображать его головорезом и бродягой. Если бы можно было документировать все хорошее, что в нем было…

Большую часть рассказа Перл можно было пропустить, но один кусок задевал ее каждый раз. Она как раз дошла до этого места и задержалась, перечитывая его снова и снова. Ее беспокоило свидетельство Майка Сеннера. Беспокоило все эти годы. Рыбак клялся, что он был на башне за неделю до исчезновения; он сказал, что приехал пополнить запасы воды и общался с Биллом и Винни. Они рассказали ему о неожиданном посетителе.

Почему следователи не уделили внимания этому свидетельству? Оно все объясняло, расставляло все по местам.

Часы на столе Ричарда показывали без пяти четыре. У нее закрывались глаза; скоро утро.

Она вернулась наверх и забралась в кровать, стараясь не потревожить мужа. По стене мелькнула тень, ветки деревьев тянулись сквозь занавески. Она чувствовала присутствие человека, которого любила когда-то, любила до сих пор, его призрак сидел рядом, утешая ее, и сначала ее осенило, а потом мысль исчезла и она провалилась в сон.

Хелен,

Я никогда не пишу тебе. Никогда не писал, не знаю как. Письма с маяка — ты же когда-то читала книгу на эту тему? Любовный роман, который ты купила на вокзале в зале ожидания давным-давно, в самом начале нашей совместной жизни. О смотрителях, которые пишут письма своим девушкам, и в разлуке они любят друг друга все сильнее. На самом деле все иначе. Дочитав, ты сказала: «Сомневаюсь, что это так» — и ты была права, у нас все не так. Ты бы предпочла, чтобы я писал тебе? Это бы тебя остановило? Большей частью я не могу выразить то, что у меня в голове. Я хочу сказать тебе, дорогая. Я так много хочу тебе сказать.