Дэвид Кроу - Бледнолицая ложь. Как я помогал отцу в его преступлениях

Движение остановилось — включая поезда. Пешеходы, водители и перепуганные хозяева овец перемешались, гоняясь друг за другом. Зрелище было уморительное — все кричали и носились туда-сюда. Никто не заметил нас.

Я чувствовал себя невидимым и всесильным.

Нас редко ловили. Подыскивая, где расположиться, мы всегда намечали пути отступления на случай, если за нами будут гнаться. Время от времени какой-нибудь парень помоложе, рассердившись, догонял нас и валил на землю. Мы обещали больше так не делать, и он возвращался к своей машине или повозке. А мы возвращались на исходную позицию, и все начиналось сначала.

После полудня мы перемещались к барам. Они десятками стояли на Коул-авеню и трассе 66, за туристическими кварталами. Их двери были испачканы кровью и мочой, а хозяева уже к обеду лыка не вязали.

Прежде чем войти внутрь, мы пугали пьяных на парковках, как тогда, у себя во дворе — фейерверками, подброшенными в стратегические места. Некоторые подскакивали, но кто-то даже не шевелился. Многие лежали неподвижно, с серовато-зелеными лицами. Отец говорил, что они могут проваляться в бессознательном состоянии до того, что замерзнут насмерть, когда ночью температура в пустыне упадет. Полицейские называли таких «ледышками».

Нашей первой остановкой был бар Сейга. Внутри там царила такая темнота, что мы почти ничего не видели. Вбегая внутрь, я кричал: «Наступает Кит Карсон с кавалерией! Доставайте томагавки!» Я швырял пистоны на пол рядом с посетителями, которые едва могли подняться на ноги, а Сэм тем временем сбивал с их голов шляпы.

Время от времени разъяренные хозяева ловили нас, но нам обычно удавалось освободиться и выскочить за дверь, громко хохоча. Когда хозяева гнались за нами, мы прятались в следующем баре. Их было столько, что приходилось еще выбирать.

Для разнообразия мы могли пройти за пьяным посетителем в грязный дощатый туалет за баром. Пьяные шли так, будто уже наложили в штаны. Больше всего нам нравилось забрасывать «вишневую бомбу» внутрь, когда посетитель уже усядется. Мы держали дверь, пока заряд не взорвется. Пьяный выскакивал наружу с видом Хитрого Койота из мультика, а над головой у него витал дым и обрывки бумаги кружились в воздухе, словно конфетти.

Мы скатывали с пригорка за барами громадные булыжники, целясь ими в туалеты. Это напоминало боулинг — только куда веселее. Страйком считалось, когда грязная шаткая будка падала прямо на пьянчугу внутри, который выскакивал наружу, даже не подтянув штаны. Мы с Сэмом потом всю неделю об этом вспоминали и смеялись.

По словам отца, чероки превосходили всех остальных, поэтому нам позволялось насмехаться над индейцами навахо и мексиканскими торговцами. Ни с какими другими чероки мы ни разу не встречались, но отец внушал нам, что они — настоящие супермены, точно как он. Я страшно гордился таким своим превосходством, хотя оставался по-прежнему тщедушным и не особенно сильным.

По воскресеньям, развезя газеты, я снова возвращался на улицу баров. В городе к тому времени становилось тихо. Сэм не ходил со мной, говоря, что все уже мучаются от похмелья и не станут реагировать на наши бомбы и фейерверки. Но мне очень нравилось наблюдать, как разгневанные жены индейцев разыскивают своих мужей. Через несколько недель я уже узнавал нескольких таких жен, приезжавших за мужьями каждое воскресенье. Да и за новенькими было интересно посмотреть.

Как-то утром я пошел за упитанной матроной, которая выглядела не менее суровой и яростной, чем наш отец. Она петляла между пьяными, валявшимися на тротуарах перед барами. Мужчины лежали, прислонившись к стенам и надвинув шляпы на глаза от солнца. Она подходила к каждому из них, поднимала шляпу и смотрела, не ее ли это супруг.

— Не видел моего хозяина ? — спрашивала она.

Мужчины морщились и медленно качали головой, будучи не в состоянии убедительно солгать.

Она ходила от бара к бару со сжатыми кулаками, и с каждым разом ее лицо становилось все мрачнее и сердитей. Ясно было, что ее мужа ожидают суровые и вполне заслуженные побои.

Мужчины выкрикивали друг другу предупреждения, когда приближался кто-то из жен. Некоторые пытались прятаться под столами и стульями в барах или бежали к выходу. Я сочувствовал им, но спастись бедолагам удавалось редко.

Наконец толстуха-навахо обнаружила своего хозяина, лежащего ничком перед Американским баром. Она схватила его за волосы и несколько раз приложила лицом об асфальт. Изрыгая проклятия на своем языке, она проволокла благоверного по улице и затолкала в телегу. Скамья прогнулась под ее весом, когда она ухватилась за поводья и скомандовала лошадям трогаться. Выходные подошли к концу.

Каждый раз на выходные в городе было полно таких вот пьяниц и их жен. В Гэллапе ничего никогда не менялось.

Наблюдая за их потасовками, я начинал мириться с тем, что происходило у нас дома. И понимал, что мама — не единственная тут несчастная женщина. В Гэллапе их полным-полно.

Наша жизнь в дуплексе подошла к концу январским утром, когда к нам в дверь постучался работник социальной службы. Через две недели этот дом снесут, сказал он. Перед тем как уйти, он из баллончика написал «На снос» у нас на стене с пятнами от мочи. Когда мы сложили вещи в свой «Рамблер» с прицепом и тронулись в путь, пьянчуги на Южной второй улице наверняка устроили праздник — по крайней мере те, что были в сознании.

Мы переехали в другой дом, номер 306 по Саут-Клифф-драйв. Наш новый дом, оштукатуренный и выкрашенный в оранжевый цвет, стоял на крутом склоне гигантского оврага — прямо-таки миниатюрный каньон. На верхнем этаже находились три спальни и терраса с цементным ограждением, а на нижнем — подвал и гараж. Хоть дом и не был таким же хорошим, как в Альбукерке, он выгодно отличался от предыдущего. Никакой свалки во двор, и никаких пьяниц. Мы с Сэмом заняли комнату в подвале, подальше от остальной семьи, расположившейся наверху. Так мы могли сбегать из дому через гараж, и никто об этом не знал.

Отец стал все больше времени проводить вне дома, даже после работы. Собственно, никто и не возражал. Пока его не было, нам не приходилось слушать их бесконечные ссоры с мамой. Он практически игнорировал нас с Сэмом до того дня, пока не ворвался к нам в комнату сообщить о предстоящем боксерском поединке между Бенни «Кидом» Паретом и Эмилем Гриффитом.

Отец обожал слушать репортажи с боксерских боев по радио. Лучший радиоприемник, что у нас был, стоял в «Рамблере», поэтому он усаживался в машину и приглашал нас присоединиться к нему. Сэма это не интересовало, но мне нравилось притворяться перед отцом, что я люблю бокс так же, как он. Когда я его поддерживал, он заметно ко мне добрел.