Дэвид Кроу - Бледнолицая ложь. Как я помогал отцу в его преступлениях

Меньше всего в тот день меня беспокоило то, что пришлось идти в школу в пижаме. Сэму досталось куда хуже.

На следующей неделе Мона передала мне письмо, адресованное мисс Брезине, моей классной руководительнице. После занятий та прочитала его мне:

Уважаемая мисс Брезина!

Теперь я буду воспитывать детей Кроу, обеспечивая им христианское наставление и дисциплину, которых им так не хватало. Не могли бы вы мне сообщить, какие проблемы у Дэвида с поведением, чтобы я обратила на них внимание? Из того, что мне уже известно, я делаю вывод, что он нуждается в строгом руководстве. Жду вашего ответа.

Искренне ваша,

Миссис Кроу.

— Тебе надо радоваться, Дэвид, — сказала мисс Брезина, легонько касаясь моей руки. — Я напишу миссис Кроу письмо.

Ничего не могло быть хуже, чем рассказ строгой учительницы-францисканки о моем поведении. Правда, я надеялся, что она не станет расписывать все мои прегрешения.

На следующий день мисс Брезина с лучезарной улыбкой протянула мне конверт, адресованный Моне и отцу.

— Сейчас ты можешь со мной не согласиться, — сказала она, — но в будущем это спасет тебя от кучи неприятностей. Твой отец и мачеха помогут тебе преодолеть серьезные проблемы с поведением. Я рада, что сыграю в этом определенную роль. Пожалуйста, передай им это письмо и завтра верни корешок с отметкой о получении.

Когда мисс Брезина вышла из класса, я разорвал конверт и прочел:

Дорогая миссис Кроу!

Я переговорила с учителями Дэвида и с большим сожалением сообщаю вам, что он постоянно получает выговоры за плохое поведение. Учителя и раньше жаловались на него, но мистер Кроу никак не реагировал. Я давно ждала этого дня. Господь благословит вас и мистера Кроу за этот шаг. Пожалуйста, подпишите корешок о получении и сообщите, когда сможете прийти в школу для беседы. Нам нужно многое обсудить.

С наилучшими пожеланиями,

Мисс Констанс Брезина.

Нельзя было допустить, чтобы это письмо попало в руки к Моне, поэтому я подделал отцовскую подпись с помощью техники, которой он сам меня когда-то научил. Еще со времен Гэллапа я подделывал его подписи на своих аттестатах и письмах из школы, прикладывая их к стеклу и обводя буквы шариковой ручкой. Я видел, как он сам это делал — много раз. Подделка получалась такой похожей, что даже отец вряд ли заметил бы разницу.

На следующее утро я протянул учительнице подписанный корешок.

Она взглянула на него и удивленно приподняла брови.

— Твой отец подписал письмо, но тут нет никаких комментариев от него или от миссис Кроу. Я думала, они попросят о беседе, чтобы мы вместе обсудили твое поведение.

— Отец подписался и сказал, чтобы я вел себя хорошо, — спокойно ответил я.

И это бы сработало, если бы я не решил отомстить — просто не удержался.

На следующее утро я явился в школу пораньше и принес с собой тюбик клея для дерева, позаимствованный из отцовской машины. Я осторожно намазал им сиденье стула мисс Брезины и подождал, пока она усядется и начнет утреннюю перекличку. Она просидела на стуле несколько минут, вызывая всех по фамилиям и раздавая задания на день, а потом попыталась оторвать от сиденья свой массивный зад.

Но стул приподнялся вместе с ней, и рвущаяся ткань платья издала протяжный треск. Мисс Брезина стала поворачиваться, как корова на льду, и стул последовал за ней.

Весь класс захохотал. Даже Гилберт усмехнулся и показал мне поднятые большие пальцы. Мисс Брезине не пришлось спрашивать, кто это сделал. Она оторвала от себя стул, подхватила оторванный подол платья пухлой рукой, а второй вцепилась мне в локоть.

— Я знаю, что мистер и миссис Кроу не читали того письма, что я передала через тебя. Я позвоню миссис Кроу и все ей расскажу, включая твою сегодняшнюю выходку. По-твоему, это очень смешно?

Именно так я и думал — и мои одноклассники тоже. Когда я зашел в столовую, Генри крутился между столов, изображая мисс Брезину. Подражая звуку рвущегося платья, он тарахтел губами и клялся, что видел ее голую ляжку — как у бронтозавра.

Мисс Брезина наверняка собиралась нажаловаться Моне, но я решил больше об этом не думать. Все равно Мона не в силах сделать нашу жизнь еще хуже. К тому же отец наверняка оценит, как ловко я подделал его подпись.

В тот вечер я, зайдя в кухню, обнаружил на ватмане две новые записи: «подделка письма» и «платье Брезины».

Мона застала меня разглядывающим их.

— Мы с твоим отцом не получили письма от мисс Брезины. Сегодня днем она занесла мне его самолично в госпиталь и рассказала, что ты натворил. У тебя есть объяснение?

Я хотел сказать, что ненавижу ее и ее фашистские правила и что буду пользоваться любой возможностью, чтобы посмеяться над идиотами в Форт-Дефайнс, включая ее, но промолчал.

За ужином Мона положила письмо отцу на тарелку. Он уже слышал о том, что я натворил днем. Отец поднял письмо в воздух и стал рассматривать идеально подделанную подпись.

— Ты был бы чертовски хорошим фальшивомонетчиком!

Он широко улыбнулся, бросая на меня взгляд из-за листа бумаги.

— Даже ребята в Сан-Квентине могли бы у тебя поучиться.

Он положил письмо обратно на стол.

— И какая рожа была у этой старой жабы, когда она поняла, что ты приклеил ей задницу к стулу?

Я медленно приподнялся, придерживая руками стул, и изобразил неловкое движение мисс Брезины и возмущенное выражение на ее лице. Как Генри, я фыркнул сквозь сжатые губы, имитируя звук рвущегося платья. Мы с отцом рассмеялись — он даже громче, чем я.

Мона, игнорируя отца, сверлила меня взглядом.

— То, что ты сегодня натворил, непростительно, — заявила она. — Бедняжка пыталась просто тебе помочь.

Я сел обратно, все еще хихикая.

— Я знал, что отец не станет ругаться. Раньше он никогда не обращал на такое внимания.

Возмущенно ахнув, Мона подскочила, костистыми пальцами ухватила меня за плечо и поволокла к ватману на кухне.

— Следующие два месяца ты под домашним арестом! Никаких отлучек, кроме как на развоз газет. Ты заплатишь мисс Брезине за порванное платье из своих чаевых и извинишься перед всем классом.

Но прилюдное извинение стало лишь еще одним поводом повеселиться, потому что все вспомнили, как смешно мисс Брезина выглядела в тот момент, и сидели, едва сдерживая смех. Главное было, чтобы не расхохотался Генри, потому что я всегда заражался от него, но он справился.

Моя ненависть к Моне росла. В приступе ярости я сунул ей в сумочку «вишневую бомбу», когда она сама была в ванной. Отец с Моной кинулись в спальню и обнаружили там облако черного дыма и коричнево-белые конфетти, в которые превратились ее сигареты «Бенсон и Хеджес». У отца тут же выпучились глаза, он выдернул из штанов ремень и по коридору поволок меня в мою спальню.