Ремигиуш Мруз - Безмолвная

— Ни о чем не говорит…

— «Лучшие дни», — подсказала Йола.

— Тоже ни о чем не говорит.

— А должно бы. Потому что это было громкое дело.

Я посмотрела на нее, слегка напряженная, поскольку боялась, что когда мы перейдем к основному, Роберт постучит в дверь, извинится перед Йолой и сообщит, что по какому-то поводу нам с ним нужно уйти. На какое-то время он придержал эмоции, но я достаточно хорошо знала своего мужа и то, что надолго его выдержки не хватит.

— Наверняка ты слышала о РВСК, — бросила Йола.

— Слышала. Некоторое время назад они заключили непрочный мир с правительством Колумбии.

Я знала об этом революционном партизанском движении благодаря тому, что одно время все СМИ громко трубили о мире, установленном в 2016 году после 50-летней кровавой гражданской войны в Колумбии. Она унесла жизни более 200 тысяч человек, а 5 миллионов стали беженцами. Сыгравший главную роль в достижении мира душ Сантуш получил за это Нобелевскую премию. Но дело запомнилось мне по иной причине.

Колумбийцы должны были утвердить мир с помощью референдума, но ничего не получилось — из-за недостаточного количества необходимых голосов. От мира отказались потому, что, согласно договоренности, некоторые преступники остались бы безнаказанными за свои кровавые дела. Это решение было нерациональным, но мне почему-то понравилось.

— Замечательно! — сказала Йола. — В таком случае достаточно и того, что я расскажу тебе о самом главном.

Я жестом поторопила ее, все так же настороженно косясь на дверь.

— В две тысячи десятом году колумбийские силы специального назначения утвердили операцию по налетам на базы РВСК, — продолжила Клиза, выпрямляясь. — Во время одного из них ставилась задача отбить заложников, пребывавших в заточении почти десять лет. Но нужно было заранее поставить их об этом в известность.

— Зачем?

— Потому что боевики РВСК сразу расстреливали заложников, едва лишь узнавали или подозревали о намерениях правительства их отбить.

— Понятно.

— Перед командовавшим акцией полковником Эспейо встала проблема. Надо было тайно сообщить заложникам, чтобы те ждали помощь и готовились к побегу. Десять лет с ними не было никакой связи, а любая информация, даже зашифрованная, быстро становилась известна партизанам.

Я кивала, надеясь, что Клиза поторопится.

Военный решил привлечь специалиста-маркетолога Хуана Карлоса Ортиза, которому нужно было испытать новый метод передачи информации.

— И что он использовал?

— Азбуку Морзе.

— Очень инновационный метод, — улыбнулась я.

— Партизаны владели им очень слабо, — продолжала непоколебимая Клиза. — Зато удерживаемые в плену военные знали азбуку Морзе превосходно. И Ортиз исходил из того, что они сразу прочтут написанное с ее помощью сообщение.

— Это всё…

— Конечно, он не мог передать его напрямую, — не останавливалась Йола. — Дело даже не в том, что боевики из РСВК не сумели бы расшифровать сообщение. Проблемой было то, как сделать так, чтобы заложники вообще получили сигнал. Ведь они содержались в джунглях, вдали от цивилизации… Так вот, Ортиз придумал зашифровать его в песенке, которую затем транслировали бы через очень мощные усилители.

Я недоуменно наморщила лоб.

— Наняли пару артистов и целый коллектив композиторов, чтобы сочинить соответствующую мелодию. Это оказалось довольно просто, а в припев поместили около двадцати слов, составлявших текст сообщения. В целом песня выглядела как типичный попсовый хит с электронными вставками, в которые вписались символы азбуки Морзе.

— Неплохо.

— Песенку стали крутить неподалеку от черты джунглей. Считалось, что ее услышали около трех миллионов человек. Но зашифрованное сообщение распознали только те, кому это было нужно. Операция по освобождению заложников прошла успешно.

— Но какая здесь связь с Евой?

— Такая, что тех двоих артистов, которые исполняли песенку с зашифрованным сообщением, звали Наталья Гутьеррес и Анжело. А песенка называлась…

— «Лучшие дни», — закончила я за нее.

Йола откинула волосы назад. Лицо ее выражало удовлетворенность. Пожалуй, впервые в жизни я видела ее такой довольной.

— Не было никаких других песен, никаких коммерческих изданий, а тем более никаких футболок, — добавила она и сделала вывод: — Тот факт, что Ева была на концерте в такой майке, является сообщением.

— Каким?

— Что кто-то продолжает насильно удерживать ее в неволе.

Я встала из-за стола и прошлась по кабинету. На момент задержалась перед большими чердачными окнами и глянула на тучи, свободно плывущие по небу. Потом повернулась к Йоле.

— То есть люди, совершившие над ней насилие у реки, затем похитили ее?

Йола кивнула.

— И на протяжении десяти лет эта девушка испытывала неимоверный страх…

— Увы… Только у меня нет уверенности, что футболка — это зов о помощи. Ева не случайно появилась на том концерте. Она была уверена, что там будет Блицкий.

— Так думаешь?

— Я знала, что он, можно сказать, был помешан на «Фу файтерс» и не пропустил бы такое событие. Тем более что происходило оно недалеко от Ополя.

Я прислонилась к комоду и в задумчивости потерла шею.

— На снимке она выглядела довольной концертом. Это не согласуется с версией ее насильственного удержания…

— Может, ей велели так себя вести?

— Возможно, — допустила я. — Только зачем им понадобилось пускать ее на этот концерт? Не улавливаю смысла.

— Наоборот…

Я вопросительно посмотрела на Клизу.

— Во многих случаях похищения девушек их время от времени выпускают под надежным присмотром. Похитители хотят, чтобы похищенные после нескольких лет одиночества почувствовали себя угнетенными по отношению к внешнему миру. Ощутили бы, что стали для него чужими, и охотнее возвращались бы к месту заключения.

— По твоему мнению, она их перехитрила?

Йола снова поправила волосы. На этот раз ее движения были мне уже знакомы — нервные и совсем неэротичные.

— Она должна была готовиться к этому давно, — проговорила Клиза. — Заказать такую футболку довольно сложно. Но, видимо, там, где ее удерживают, у нее есть немного свободы. Столько, сколько требуется для того, чтобы подать знак о помощи.

Мы смотрели друг на друга, словно хотели понять все хитросплетения этой ситуации и одновременно шарахались от них.

— Десять лет… — произнесла я.

— Знаю, это ужасно.

— Что же должно было происходить с ней все это время?

Клиза пожала плечами, но в этом жесте не было ни чуточки равнодушия.

— После изнасилования Верна оставили на берегу, а ее, судя по всему, загрузили в машину и куда-то вывезли. Наверное, издевались над ней и долго творили то же самое, что и у Млыновки. Пока не сломали, пока не добились от нее гарантированной покорности.