Стефани Бюленс - Неудобная женщина

Я изучала ее досье в надежде обнаружить что-то, что сможет привести ее в чувство. Но как к ней подступиться? Сила закона ее не пугала — она ведь набросилась на двух вооруженных полицейских.

Я просмотрела записи в базе. Если бы ее оштрафовали за превышение скорости или разбрасывание мусора, я бы знала. Но, не считая нервного срыва возле дома Саймона, никаких правонарушений за ней замечено не было.

Было похоже на очередной тупик, но я и не думала опускать руки. Другое дело могло пролить яркий свет на некоторые темные уголки души Клэр Фонтен. Но искать надо было не под ее именем.

Фонтен , ввела я в поисковой строке полицейской базы данных, Мелоди .

Обычные данные — свидетельство о рождении, ученические водительские права, паспорт США . Следом шли записи помрачнее: департамент полиции Каталины, медицинский центр острова Каталина, морг острова Каталина .

Я позвонила в полицейский участок Каталины, объяснив, что раньше была их коллегой в Лос-Анджелесе, а теперь работаю над делом о смерти Мелоди Фонтен. Капитан Патрино припомнил дело утонувшей девушки. Да, велось расследование, но никаких обвинений не выдвигалось. Во время беседы он упомянул, что Клэр была последней, с кем Мелоди говорила перед смертью.

Могла ли Клэр сказать дочери что-то, что заставило ее сесть в шлюпку и уплыть прочь в разгар шторма? Но этой информации недостаточно, и я решила зайти с другой стороны. План был рискованный, но в этом бизнесе к риску не привыкать. Хорошая новость: иногда он окупался с лихвой.

Когда я вошла в кабинет Кэндейс Маркс, она была у себя.

— Слоан, — улыбнулась она. — Рада тебя видеть.

Она кивком указала на стул напротив.

— Садись.

Я спокойно села, ничем не выдавая цель своего визита.

— Как продвигается разоблачение полицейских? — спросила я.

Она рассмеялась.

— Плохо — с тех пор, как всех замели на Рио Ранчо.

Кэндейс стала инициатором крупнейшего скандала в департаменте полиции Лос-Анджелеса: она расследовала схему взяток наркотиками, на чем попались трое действующих полицейских и пятеро в отставке. Благодаря этому она попала на первые полосы газет.

Она заговорщически мне подмигнула.

— Зато никто больше не зовет меня «малышкой Кэнни». Теперь я официально «Мисс Стальные яйца».

— Здорово.

Кэндейс откинулась в кресле — знак, что она вся внимание.

— Чем я могу тебе помочь?

— Клэр Фонтен. Помнишь такую?

Кэндейс покачала головой.

— Жена Саймона Миллера.

— А, эта психопатка.

— Она самая. А ты с ней вообще говорила? Ну, в день, когда это случилось.

Кэндейс пожала плечами.

— Да не особо. Когда мы добрались туда, она уже успела размалевать машину мужа.

Кэндейс погрузилась в воспоминания, и я словно наяву видела, что устроила Клэр. Вот она стоит с краской у входа, кричит на Кэндейс и ее напарника, а затем в них летит банка.

— Она кричала не подходить к ней, — сказала Кэндейс. — Держаться от нее подальше. А потом швырнула в нас банку с краской. Ну, мы ее и повязали.

— А в машине она ничего не говорила?

— Было такое, — ответила Кэндейс. — Она то и дело твердила «Мне жаль».

— Извинялась перед вами?

Кэндейс покачала головой.

— Нет, кажется, она обращалась не к нам. — Она пожала плечами. — Понятия не имею, к кому.

— Больше она ничего не говорила?

— Насколько я помню, нет.

Я поднялась и направилась к двери. У выхода я обернулась:

— Спасибо.

Кэндейс улыбнулась.

— Все ради закона.

По дороге в офис я обдумывала наш разговор. Из всего, что сказала Кэндейс, единственной зацепкой могли служить два слова:

Мне жаль .

Перед кем извинялась Клэр? И за что?

Последнее на сегодня занятие закончилось около пяти. По дороге домой я заехала проведать отца.

— Он спит, — сообщила медсестра. — Возникли некоторые осложнения. Доктор Алиабади прописала успокоительное.

— Какого рода сложности?

— Тревожность.

— Доктор у себя?

Ответ утвердительный.

Я зашла в кабинет врача. Короткая стрижка, седые волосы, на вид около пятидесяти. Она объяснила, что днем отец начал сильно нервничать, и от этого у него резко повысилось давление.

— Мы пытаемся привести его в норму, — объяснила доктор Алиабади.

— А что могло вызвать сердечный приступ?

— У него сужены артерии. У пожилых людей такое часто встречается, но, конечно, в случае с вашим отцом главная опасность кроется не в этом.

— А в чем же?

— Его сердце серьезно пострадало. Если случится еще один приступ, он почти наверняка станет последним.

Она подождала моего ответа, но я молчала. Тогда она спросила:

— У вас остались еще какие-то вопросы?

— Нет.

Поблагодарив ее, я вернулась в палату.

Отец лежал на спине, скрестив руки на груди — как мертвец в гробу. Он всегда мастерски играл любую роль, которую требовала от него жизнь. Возможно, подсознательно он играет и сейчас.

Я провела в палате какое-то время, хотя доктор Алиабади ясно дала понять, что отец проспит всю ночь. На экране монитора возле койки высвечивалась неровная кривая его сердцебиения. Монитор пищал в унисон со слабым пульсом. Впервые вся его жизнь свелась к этому инстинктивному ритму. Страсть, разочарование, ярость превратились в эту тихую, замедляющуюся синкопу уходящей жизни.

Ужасно понимать, как легко человек может лишиться будущего.

Это случилось с Мелоди.

Это может случиться с Эммой.

Мои мысли опять обратились к Эмме — что мне делать дальше? И тут дверь в палату внезапно распахнулась.

На пороге стояла женщина лет шестидесяти. Она сделала шаг вперед и замерла.

Я узнала ее по огромным зеленым глазам — они не утратили задор молодости. Но хотя жизнь оставила на ней свой отпечаток, она явно отказывалась смириться с этим. Крашеные черные волосы. Ярко-красная помада. Она не сводила с меня взгляда, изумленно хлопая длинными ресницами.

— Клэр?

Она явно не до конца меня узнавала. Когда мы в последний раз виделись, я была совсем маленькой — мне было восемь. И я не очень похожа на себе в детстве. Вполне возможно, я просто знакомая отца. Или даже сиделка.

— Роуз, — сказала я. — Здравствуйте.

Она не ожидала меня здесь встретить.

— Твой отец позвонил мне, — торопливо объяснила она. — Ни с того ни сего. Прошло ведь почти сорок лет с тех пор, как я на него работала.

Она чувствовала себя не в своей тарелке.

Столько лет спустя она все еще вынуждена скрывать их давний роман.

Она бросила взгляд на отца, затем вновь посмотрела на меня.

— Он сказал, что это был сердечный приступ. Как он?

— Плохо, но он смог его пережить.

Роуз не осмеливалась подойти. Быть может, боялась выдать тем самым их былые чувства.