Стефани Бюленс - Неудобная женщина

— Я не желаю ничего слышать, — резко оборвала меня Шарлотта.

Но я не могла остановиться. Слишком долго на меня давило чувство вины.

— Я не поверила ей, и она умерла. Мне приходится жить с этим. Поэтому Эмме я должна…

Шарлотта пыталась уйти, и я инстинктивно сделала нечто безрассудное — схватила ее за руку.

Она тут же ее выдернула.

— Не трогайте меня! — воскликнула она и бросилась прочь из кондитерской.

Терять мне было нечего, и я последовала за ней.

Картина безумного преследования: Шарлотта спешила укрыться в своем бутике, а я шла следом и окликала ее.

— Шарлотта, пожалуйста.

У входа в магазин она развернулась.

— Ни шагу больше, — предупредила она, — иначе я вызову полицию.

Ее глаза метали молнии.

— И мы обе знаем, чем это для вас кончится.

Я видела себя ее глазами.

Клэр потеряла контроль над собой.

Клэр и ее бредовые иллюзии.

Опасная Клэр.

Мне хотелось развеять этот кошмарный образ.

— Шарлотта… Я скажу только одно.

Она напряглась.

Взгляд был ледяным.

Я в последний раз попыталась достучаться до нее.

— Верьте своей дочери.

Я была измучена.

Тело налилось тяжестью. Воздух вокруг был густым и едким. Внутри все словно тлело.

Но внезапно все встало на свои места.

Это еще не конец, Клэр, сказала я себе. Нельзя опускать руки.

Я направилась к машине, и тут раздался звонок.

Я вздрогнула — это наверняка Саймон, Шарлотта уже успела ему все рассказать. Но номер был мне незнаком.

— Алло?

— Клэр Фонтен?

— Да.

— Это доктор Алиабади из медицинского центра Университета Лос-Анджелеса. К нам поступил ваш отец. Новости не очень хорошие: у него был сердечный приступ.

Я уточнила детали у доктора Алиабади и поспешила в больницу.

Когда я вошла в палату, отец был в сознании, но он лишь кивнул мне. Он был очень слаб, энергия покинула его. Седые волосы были взъерошены, а веки поднимались с трудом, будто он боролся со сном.

— Мне было так больно, — сказал он.

В его дрожащем голосе слышалось удивление. Он словно не мог поверить, что отныне его жизнь будет омрачена угрозой смерти.

— Они сказали, это был сердечный приступ.

Он казался маленьким, съежившимся, исхудавшим и хрупким — совсем как дряхлый музыкант на картине Пикассо «Старый гитарист». В нем чувствовалась та же телесная изможденность.

— Я думал, что умру.

В нем всю жизнь бурлила ярость. Вероятно, только Роуз была способна обуздать его гнев. Может, поэтому он так в ней нуждался — но я смогла доплыть до лодки, и он потерял ее.

Моя смерть была его последней надеждой на счастье. Какое же бешенство в нем должно было вызывать постоянное напоминание о том, что мне удалось выжить!

Несколько минут спустя он заснул. Но вместо того, чтобы уехать домой, я осталась.

В голове не укладывалось, что энергичный пловец, капитан школьной команды превратился теперь в вялого, изнуренного человека.

Я представила его в юности — вот он плывет, оставляя за собой белую пену в сверкающем бассейне. Кем он был тогда?

В книгах и кино старые враги прощают друг друга, примиряются и оставляют позади прежние распри. Мир увековечивается рукопожатием, а дальше все живут долго и счастливо.

Для нас такой исход невозможен. Отец не изменится. Он останется таким же эгоистичным, поглощенным собой, занятым удовлетворением своих растущих потребностей любой ценой. По сути, убийцей.

Мои мысли переключились с невозможного примирения на пожилого мужчину, который меня спас. Я помнила, как он кричал мне: У вас все в порядке? Подобных мужчин на свете больше, чем таких, как мой отец.

И это действительно так.

Иначе бы на каждой волне покачивались тела утонувших дочерей.

Я вышла из больницы час спустя. Пискнул телефон — пришло сообщение. И опять я испугалась, что мне пишет Саймон, вне себя от моего столкновения с Шарлоттой.

Но это был Мехди.

Я приготовил тебе подарок. Не хочу потерять тебя, Клэр.

Как можно потерять кого-то, кто никогда не был твоим?

Но сообщение на этом не заканчивалось. Ты не должна так со мной обращаться.

Не стоит этого делать. Ты не можешь вот так просто на меня плюнуть.

Плюнуть?

Очевидно, моя неспособность ответить на романтические фантазии Мехди вызвала его недовольство. Он почему-то уверен, что его чувства должны быть взаимными.

Но это не так.

И он начинал злиться. В его словах чувствуется глухое ворчание вулкана. Извержение пока не началось, но он уже пробудился.

Я посмотрела на часы.

У меня оставалось всего несколько минут до следующего занятия. Придется поторопиться, но я все равно не успею вовремя. Я предупредила ученицу по телефону.

Дорога заняла полчаса. Я старалась думать о том, как хорошо было заниматься с Рэем, но отвлечься от неприятных мыслей не получалось.

Самая меньшая из проблем — Мехди. Самая большая — Саймон.

Меня захлестнуло отчаяние. Внутри словно разгорелся пожар, лишая меня кислорода.

Я наконец-то доехала до нужного дома и с невероятным облегчением вышла на свежий воздух.

— Ты никогда раньше не опаздывала, Клэр, — сказала моя ученица, открыв мне дверь. — Все в порядке?

В прихожей висело зеркало, и я обратила внимание на свое отражение. Напряжение во взгляде, казалось, вот-вот вырвется наружу. Нужно взять себя в руки и успокоиться. Давай же, Клэр, сосредоточься на работе.

Я посмотрела на Дженнифер и улыбнулась как профессионал.

— Ну что, начнем?

— Ага.

Мы прошли во внутренний двор и уселись за плетеный столик. Дженнифер учится в магистратуре Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, ее специализация — история Франции. Ей нужен репетитор для подготовки к экзамену на знание французского. В университете ей дадут текст на перевод с английского, и в ее распоряжении будет только французский словарь.

На занятии мы разбирали отрывок из книги историка Жюля Мишле, посвященной Великой Французской революции. Его язык — очень формальный, менее литературный, чем, скажем, у Марселя Пруста, но все равно приходится попотеть. Речь в тексте шла о фонтанах Версаля и хитроумных системах подачи воды, которые так гудели, что крестьяне из Марли не могли заснуть.

Какое-то время мы вместе читали и переводили, а затем Дженнифер с удивлением уставилась на меня.

— То есть, Мишле считает, что гул фонтанов в Марли стал одной из причин Великой Французской революции?

— Да, так он пишет.

— Но это же смешно!

— В этом есть определенный смысл.

Такого ответ Дженнифер явно не ожидала. Я постаралась разъяснить свою мысль.

— Шум не дает тебе покоя, и ты ни о чем больше не можешь думать.