Стефани Бюленс - Неудобная женщина

Смизерс скользил взглядом по моему телу.

— И какие прелести.

Он был весь из себя улыбчивый и расслабленный. Он мог подмигивать, пялиться, отпускать похабные замечания. И я ничего не могла с этим поделать. Он это знал и как щитом отражал этим знанием ненависть, которую сам же и разжег.

— И какие прелести, — повторил он похотливо.

Я потянулась к ручке водительской двери, и он рассмеялся.

— Пойдем ко мной домой, детка, — протянул он насмешливо. — Пойдем домой к папочке.

Меня захлестнула волна ненависти. Хотелось схватить его за горло и сжимать до тех пор, пока он не посинеет, на губах не выступит пена и он не сдохнет как подзаборная шавка.

Вместо этого я села в машину и поехала на работу.

Из офиса я позвонила Дестини.

— Нужно найти дом, куда ты отвезла ту девушку, — сказала я. Дестини затаила дыхание.

— Я не знаю, где это, — сказала она.

— Ты знаешь примерное направление. Прочешем там все и найдем его.

Она понимала, что я не отстану.

— Я могу попробовать, — сказала она слабым голосом. — Но как это связано с…

Я не дала ей договорить.

— Во сколько ты сегодня заканчиваешь?

— В четыре вечера.

— Я подъеду.

Два часа спустя она вышла из закусочной и начала энергично оглядываться по сторонам в поисках моей машины. Заметив меня, она торопливо подошла и забралась внутрь.

— Может, у меня не получится найти его, — предупредила она.

— Получится, — сказала я. — Иначе я скажу Вики Пейдж, что ты ее сдала.

Дестини оцепенела.

— А мы обе знаем, что тогда с тобой случится, — продолжила я.

Она слабо кивнула.

— Я покажу дорогу.

Следуя ее указаниям, мы выехали из Лос-Анджелеса по трассе 10-Е. Через час мы свернули в пустыню. Несколько пыльных перекрестков с заправками, на которых можно было что-то купить, но по большей части кусты, камни и песок. Вдалеке я заметила койота — кожа да кости и наверняка весь вшивый. Он был похож на окружающий пейзаж — такой же измученный жаждой и сиротливый.

— Здесь направо, — сказала она спустя еще полчаса поездки по пустыне.

Я свернула на заросшую травой дорогу. Бледно-зеленые кактусы высились в бесцветном воздухе. Краем глаза я заметила несколько сухих клубков перекати-поля. Здесь давно никто не жил, но вдоль дороги стояла пара заброшенных покосившихся лачуг. Мы продолжали ехать, дорога все сужалась, пока не превратилась в две потрескавшиеся колеи, пересекающие пустыню.

В конце концов она привела к покосившимся воротам фермерского домика.

— Вот он, — сказала Дестини.

Я молча разглядывала дом. В этой развалюхе явно никто не жил уже много лет. Но кое-что в этой мешанине из дерева и разбитого стекла привлекло мое внимание: черные окна и красная дверь.

— Это же тот самый дом, который нарисован на стене возле «Макдаффи»!

— Я знаю, — тихо сказала Дестини.

Она многозначительно посмотрела на меня.

— Вики видела рисунок, — сказала она. — Она подумала, что девчонка таким образом хочет рассказать миру о том, что с ней случилось.

Зловещий намек был совершенно очевиден.

— Это Вики ее убила? — спросила я.

На лице Дестини боролись печаль из-за девушки и страх за себя.

— Не знаю. Правда не знаю.

Мы выбрались из машины и подошли к дому. Я на всякий случай постучала, но внутри никого не было, и я дернула ручку двери. Она оказалась не заперта.

Гостиную очистили от любых намеков на то, кто здесь был и чем занимался. Все сияло, мебель убрали. Здесь не будет отпечатков. Никаких образцов ДНК. Как если бы дом спустился прямиком с небес и его ни разу не коснулась рука человека.

Осматривая комнату, я понимала, что никто уже не узнает, где когда-то лежала утонувшая девушка, одурманенная и ничего не соображающая, в ожидании насилия. Все доказательства ее мучений стерты подчистую — так же, как море смыло все следы с ее тела.

Могла ли я спасти ее — и других жертв Вики, — если бы осталась в полиции?

Я вспомнила то утро, когда приняла решение уйти. Едва я пришла на работу, меня вызвали.

— Бытовуха, — мрачно сообщил диспетчер.

Мне вечно доставались преступления на бытовой почве, особенно самые жестокие, с морем крови и чудовищными деталями.

— Жена и двое детей, — добавил диспетчер. — Бульвар Сепульведа.

Стоило нам подъехать, я тут же узнала этот дом. Мне уже несколько раз случалось приезжать сюда на вызов — соседи слышали женские крики и детский плач.

Проезд был забит патрульными машинами, рядом дежурили «Скорые», чтобы забрать тела. Их было три. Женщина лицом вниз на кухонном полу. Девочка лет девяти на диване в гостиной. Другая девочка, двумя годами младше, в коридоре. Жену и одну из дочерей убили выстрелом в затылок. У старшей дочери были прострелены горло и грудь.

— Мне приходилось здесь бывать, — сказала я одному из полицейских. — Его ведь зовут Беннетт?

— Ага. Его скрутили на заднем дворе.

Беннетта окружили полицейские — кто в форме, кто в гражданском. Запястья за спиной скованы наручниками. Он был одет в черные брюки и белую майку. Его лицо покраснело, в глазах стояли слезы.

При виде меня на его лице промелькнуло узнавание.

— Энни видела меня, — сказал он, не обращаясь ни к кому конкретно. — С другими это случилось со спины. Они и не поняли, что произошло. Но Энни видела меня с пистолетом и замерла. Будто не верила своим глазам. Вдруг это шутка такая. Вдруг это неправда. — Его тон был изумленным. — Она просто стояла там. «Папа? — повторяла она. — Папочка?»

Он бормотал, иногда принимаясь рыдать. А я вспоминала прошлые вызовы сюда. Как съежилась жена. Как застыл страх на лицах девочек, цеплявшихся за ее ноги. Я знала, чего они так боятся.

А Беннетт тем временем начал жалеть себя.

Всегда одно и то же. Я слышала эту байку в тысячный раз.

Он испытывал стресс, бедняжка.

Его жена вечно ныла, а дочки все время цапались.

Сколько нормальный мужчина может это терпеть?

Любой бы на его месте сорвался.

Меня затошнило.

Мне хотелось поставить его на колени, чтобы он умолял о пощаде: Вот, почувствуй, каков страх на вкус.

Но голос внутри меня сказал: Действуй по правилам .

Я вошла в дом и стояла в коридоре, пытаясь вернуть контроль над собой. Внутри меня что-то грохотало, будто дом, сотрясаемый ураганом: от него отваливаются кусочки и отлетают прочь. Мне нужно было собрать себя воедино.

Господи, да успокойся ты уже , сказала я себе.

И в этот момент я поняла, что мне необходимо уйти из полиции.

А теперь казалось, будто прежняя служба вновь призывает меня.

Мне не терпелось расправиться с Вики Пейдж, и, охваченная азартом, я подумала, как часто мой отец чувствовал то же самое. Обвинение моей матери и ее самоубийство в конечном итоге закрыли ему дорогу к призванию, помешали ему совершить все то добро, на которое он был способен.