Виктория Павлова - Пристанище для уходящих. Книга 3. Оттенки времени

Я швырнула ветку на стол – она глухо стукнулась о поверхность, мелкая древесная пыль осыпалась на бумаги, в изобилии разложенные по лакированной столешнице – и уселась на свое место во главе огромного стола. Канцлер приподнял брови, с вежливым вниманием ожидая пояснений.

Все двадцать советников пялились на ветку, не решаясь нарушить тишину. Канцлер смотрел на меня, сохраняя нейтральное выражение лица. За спиной Катарина тихонько вошла в зал и остановилась у стенки.

– В двадцатом веке человечество вырубило половину мировых запасов древесины. В Европе почти не осталось реликтовых лесов, и двадцать семь процентов млекопитающих из-за этого под угрозой исчезновения. А вот так, – я ткнула в ветку, – скоро будут выглядеть наши двести тысяч гектаров Оленбаха.

Канцлер приподнял брови и серьезно изрек:

– Печальное известие, Ваше Величество. Это будет весьма прискорбно.

– Весьма! – Я следила за его лицом, ожидая первых признаков недовольства. Обычно мне становилось неуютно, когда я понимала, что раздражаю людей, но с канцлером выходило наоборот – мне нравилось его злить. Он так редко выходил из себя, что я считала своей священной обязанностью это изменить. Сейчас я совершенно точно отвлекла его от своего опоздания.

– И что же делать, Ваше Величество? – канцлер задал вопрос с такой интонацией, что его можно было принять за риторический, но в то же время проблема будто бы сильно его взволновала.

Я опустила взгляд к бумагам на столе: мертвые слова на убитых деревьях, плененная смола в чернилах.

– Для начала прекратите тратить бумагу на ненужные распечатки. – Передо мной лежала целая стопка: наверняка страниц сто с поправками к последнему законопроекту. Я подвинула кипу в его сторону. – Рассылайте ознакомительные документы по электронной почте.

– Ох, Ваше Величество, боюсь не нам с вами тягаться, – вздохнул канцлер и обвел взглядом советников. – Мы все всегда восхищались вашим умением цитировать наизусть любую строку из гражданского или уголовного кодекса, свода судебных прецедентов… К сожалению, мы не обладаем такой феноменальной памятью, как вы. Мы – простые люди.

Он сделал вид, что задумался, а я поняла, что, если тут кто и злится, так это я сама, но зато появился повод предложить идею, которая давно зрела.

– Канцлер, думаю, пришло время оснастить сотрудников Холлертау рабочими планшетами, такими же, с которым работает фрау Хафнер. Это удобно и практично.

Он бросил взгляд в сторону Катарины, будто спрашивая, не ее ли это идея, поразмышлял и сухо улыбнулся.

– Согласен. Надо беречь лес и экономить бумагу, тут вы совершенно правы.

– Поднимите все документы, которые мы готовили для процесса переговоров с ЕС. Пункт двадцать седьмой посвящен экологическим проблемам. Соберите спецкомиссию еще раз, включите туда орнитологов. Увеличьте бюджет на борьбу с эрозией почв, нам это вполне под силу. И подготовьте мне отчет по другим инициативам: что у нас с мерами противодействия потеплению, логистикой отходов и пластиком?

По-моему, я его достала, на лице канцлера проступило легкое неудовольствие, но он выдержал удар и решительно произнес, склонив голову:

– Сегодня у нас по плану обсуждение пункта «Свободное перемещение рабочей силы», но давайте включим в повестку и орнитологов, Ваше Величество.

«Один-ноль» в мою пользу.

– Что-нибудь еще или вы готовы перейти к повестке дня? – осведомился канцлер и посмотрел на меня фирменным взглядом: легкая досада пополам с недоумением, дескать, как нас угораздило получить такую королеву, но после всех потерь, скандалов с моей беременностью, расследованием дела Ника Эберта, того самого, который предал королевскую семью, его приговором – страх перед людьми перегорел. Они могли сколько угодно прожигать меня взглядами – я их больше не боялась.

Советники застыли вдоль стола и ждали продолжения. Я только сейчас сообразила, что не давала разрешения садиться и чуть не зарычала от досады.

«Один-один».

Забавно, что поначалу я постоянно спотыкалась о грабли с этикетом: так нервничала, что даже элементарные вещи вылетали из головы – я не выказывала позволение сесть, и советники, члены парламента, да и просто посетители, стояли вокруг, выполняя волю монарха, а я боялась напутать с протоколом, и вообще боялась даже голову повернуть, не то что руками махать. За обедом сама наливала сок себе и отцу, брала что-то раньше, чем мне подадут, не придавала значения должностям и чинам, а потом не знала, как обращаться к Верховному судье (не по имени же). Вставала, когда в комнату заходили лакеи, а один раз горничная с ужасом на лице поймала меня у моих покоев: оказалось, я вышла в ночной одежде. Зачем же делать ночнушки такими красивыми и похожими на платье? Но от меня все время ждали прокола, поэтому совершать их стало даже некоей традицией. Вот как сейчас, например.

– Можете садиться, – милостиво разрешила я, сделав вид, что тянула специально. Советники с готовностью уселись и бодро зашуршали бумажками, будто боялись, что я отниму их прямо сейчас. Канцлер, как всегда, садиться не стал, а застыл напротив, ожидая моего слова. Я обратилась к протоколисту: – Советник Гермхольт, огласите повестку собрания.

Я старалась на него не смотреть, потому что в некоторых ракурсах он напоминал Чарли. Особенно когда опускал голову, и я видела только его лоб и макушку с темными, чуть вьющимися волосами.

– С вашего позволения, Ваше Величество, – советник Гермхольт с готовностью затараторил.

Под его бубнеж я медленно досчитала до десяти, пытаясь успокоиться и переключиться на совет. Подспорьем стала бы дыхательная гимнастика, а еще лучше помогли бы веселые глаза сына. В его присутствии всегда становилось спокойнее, но Рик гулял в парке, а дыхательная гимнастика не укладывалась в расписание. Тогда я попробовала по-другому: представила всю компанию в новых образах, которые вспыхивали в голове.

Канцлер-журавль вышагивал величаво, с достоинством переставляя ноги. Крылья за спиной, спина – ровно. Подумал, покачал головой для важности, подал голос. Советник-иволга запрыгал на месте, заволновался, защелкал клювом быстро-быстро. Журавль развел крылья, от возмущения длинная шея изогнулась, но потом он степенно продолжил с того места, где его прервали. В беседу вступил пересмешник, красиво подпел журавлю и застыл, удовлетворенно топорща хохолок. Советник Гермхольт, как настоящий пересмешник, обладал удивительным даром подпевать разным людям, при этом никто не знал, что он думает на самом деле. Наверное, он и сам не знал, пытаясь угодить всем подряд. Одно время я казалась себе таким же пересмешником, забывшим свои истинные желания: соглашалась со всеми окружающими ради сохранения спокойствия. Теперь желания разрывали меня на части, и я чувствовала себя птицей-песчанкой, которая бегает по берегу моря в поисках корма и периодически уворачивается от волны.