Грей - Пантеон

– Мы придем! – выпалил Чарли, он уже обнимал и удерживал Эбби, чтобы тот не удрал. – Это, кстати, Дебора Флетчер. – Он галантным жестом представил незнакомок. – А это – Джо! – Одногруппник будто бы знал ее всю жизнь. А Джо наклонила голову, лицо ее просто чуть поплыло в сторону и плавно качнулось в темных водорослях волос. Да, серьезно, ее так и звали?

– Очень приятно. – Девушки обменялись кивками. Парни переглянулись; Эбби с удивлением вывернулся, изучая Чарльза – тот сиял от успеха пуще прежнего: и нервного друга поймал, и милфа эта его ничего поперек не сказала – стояла тут же, а могла бы отречься, уйти прочь, заставить твердь разверзнуться, затем сгинуть в расщелине, ведущей в Аид.

– Тогда увидимся в семь вечера, адрес вы знаете. Можно и попозже, только не слишком. С вас парочка бутылок чего-нибудь, на ваш вкус, для вас же, вы мои предпочтения знаете, не хочется вас разорять, – подытожила Дебора. – А ты, Андерсон, непременно приходи. Отказа я не приму. – Жалость на секунду омрачила всю ее.

– Оки-доки, командир! – Чарли свободной рукой (Эбби снова оказался в его плену) отсалютовал.

– Я буду, – решил Альберт.

Флетчер махнула своей идеальной прической, руки из карманов она и не доставала, как стояла, так и развернулась, задвигала широкими и сильными бедрами, и (будто олимпийская конькобежица) двинулась куда-то еще – до семи времени еще уйма!

– Мы знакомы? – Джоконда первой нарушила неловкую тишину.

– Чарльз Талли-Торндайк! – Он заулыбался и зачем-то взъерошил волосы Эбби. – И Альберт Андерсон – очень легко запомнить! Его родители не заморачивались. Вот и все. Теперь знакомы.

Улыбка. Тень. Отпечаток губной помады на краю фарфоровой чашки.

– А ты с нами? – Чарли обратился к Джо.

– Где встретимся? – сразу же спросила она. – Здесь?

– Можно в городе, у “Лобстера Тюдоров”, – Никакими Тюдорами и лобстерами в этом ресторанчике и не пахло, – знаешь такое местечко?

– Знаю.

– Вот и славно!

– А вы здесь учитесь?

– Да, а ты? – Надо же! Чарли разговорил Джоконду так просто!

– Училась. Давно… – Женщина медленно моргнула, до этого ни одна ее ресница не шевелилась – будто глаза нарисованы.

– Года два назад, да? – Чарли подкинул ей якобы ненавязчивый комплимент. – Мы на втором курсе, ага, вот на третий переходим, – приврал он, по сути они еще не закончили первый.

Снова полуулыбка. Эбби уже чувствовал себя лишним, ему хотелось испариться.

– Десять лет назад, – отвечала Джо. Чарли присвистнул.

– И даже не скажешь! – Что за неумелая ложь? – Десять – это какое-то сакральное число! – изрек он, тут уже обращаясь к Эбби. – Да?

Тот промолчал.

– Вы пишите? – поинтересовалась Джо.

– Лекции? Книги? Стихи? Музыку? – Чарли призадумался, перебирая, что еще такое можно писать. – А! Картины-то?

– Они самые.

– Не особо… – Интерес Джоконды таял подобно табачному дыму, невидимая волна начала уносить ее от парней. – Мы на искусствоведов учимся, – поспешил вставить Чарли, чувствуя, что ее манит уже нечто иное. – У нас тут полно курсов, кружков, факультативов и всяких, как их там, лекций со свободным посещением. Ты на такие ходишь? Вход бесплатный, ха-ха!

Это правда, в академии чего только не происходило, во всем принять участие никак бы не вышло, а они еще будут изучать общие предметы и в следующем году. Основной упор для их специалитета – история и теория искусств, но Эбби занимался художественным ремеслом и в практическом виде, в отличие от Чарли, которому и без того хватало английского языка и литературы, латыни, французского, философии и психологии, прочей ненужной муры, а еще и физической культуры! Помимо факультета изобразительных искусств в КиКи имелись и прочие: зарубежные языки и литература, писательское, издательское и библиотечное дело, театр – режиссура и актерское мастерство, хореография (даже Чарли заглядывался на парней в столь облегающих балетных трико (“Да блин! Оно так все торчит, поневоле взгляд опустишь! Это как в общей душевой…” – оправдывался он.), а на девушек в пачках, птичками щебечущих и порхающих по кулуарам, – тем более), еще тут учили музыке – в отдельном здании, чтобы арии, госпелы, хоралы и бесконечная какофония звуков, издаваемых всевозможными музыкальными инструментами, не мешали более тихим и спокойным занятиям. Поэтому первокурсники (почти второкурсники) Эбби и Чарли не только не знали всех и каждого в академии, но и не ведали, чем те еще занимались. Своих забот хватало!

– Нет, не хожу… Мне это не нужно. – Джоконда отчаливала от их пирса, завидев кого-то еще. – Я пойду. Насчет вашей вечеринки – ничего не обеща…

– Мы пишем картины, – громко сказал Эбби, отчего и Чарли, и Джоконда вскинули брови. – Приходи, как договорились, к Деборе, там и поговорим.

– Хорошо, – согласилась наконец Джоконда. – Полседьмого, у ресторана с лобстерами?

– Нет там никаких лобстеров, но, да, встретимся возле него!

– Тогда до вечера.

– До вечера.

Джоконда прошла по аллее и скрылась за поворотом главного корпуса.

– Вот это Андерсон! – Чарли опять ерошил волосы Эбби. – Вот это gigolo! Выручил по полной!

– Отстань, Чарли!

– Вот он мой красавчик, секси мачо Аль Пачино! Ха!

– Ну прекрати…

– А чего ты сбежал-то? Из-за… – Он успокоился, выдержал паузу, – из-за Артура? Ты прости, я сперва говорю, потом… А потом и не думаю даже!

– Никогда не знаешь, что от тебя можно ждать, Чарли…

– Я этого сам не знаю! – загадочно проговорил одногруппник. – Прощаешь меня?

– Тебе не за что просить прощения. Все хорошо. Ты ничего такого не сказал, просто вспомнилось, затем нахлынуло.

– Но сейчас все прекрасно? Ну, более или менее, разумеется…

– Типа того. Да. Я в норме.

– Тогда пойдем назад, м? – Он тут же заорал другим студентам, покусившимся на их столик: – Эй, а ну пошли вон! Это наше место! Не видите, там вещи лежат? И они не ваши, – Книги и сумка Торндайка остались на скамье – он бросил все, погнавшись за Эбби, – а это значит, что, mes chères putes, место занято!

***

Послеполуденные занятия этого дня поражали Эбби своей невесомостью, некой бессмысленностью и праздной торжественностью, а Чарли это только радовало – часы, объятые летними дуновениями с ароматом цветов, сочащимися в аудитории сквозь широко распахнутые витражные окна, протекали столь непринужденно, что и не верилось – ведь ранее, в этих комнатах, они ломали головы, стонали и пыхтели от напряжения, гневно вздыхали из-за ошибок и критики, даже боялись, тряслись зайцами. Но сейчас все преобразилось: и дух академии, и довольные разморенные студенты, и даже преподаватели. Их самые строгие наставники вышли из амплуа тиранов и надсмотрщиков, какими их считал Чарли и многие другие. La fin! Все! Хватит! Теперь они предстали перед своими учениками не закостенелыми мастерами, ярой палатой консерваторов, талантливыми и неугомонными безумцами – поэтами, художниками, зодчими, мэтрами, требующими и от них всепоглощающего самопожертвования ради искусства, знаний, престижа, карьеры и чего там еще… Эбби видел в них обычных людей, наслаждающихся, предвкушающих наступление погожей поры, отпуска, поездки, дальних странствий, возвращения домой, заслуженного покоя.