Карина Сенн - Наблюдатель

– Фу, Мэдисон… Я же просила не называть меня этим дебильным именем.

– То есть, твоим именем?

– Плевать, – она вырвала плакат из моих рук, достала скотч из портфеля и побежала к дальним деревьям.– Ну, что? Увидишь отсюда сердце, косоглазка?

Это был старый пистолет моего папы, он считал его нерабочим. Я редко стрелял настоящими пулями, их приходилось заменять чем-то другим, так же как сейчас. Мэдс стояла за моей спиной, согнулась, сощурившись, в ожидании, когда же я промажу. Но, к её сожалению, я, наверное, был самым метким в этой дыре. Обычно, мы стреляли по банкам, по стволам деревьев, бывало, мы приходили на эту поляну не одни, с другими ребятами, которых я не встречал в школе, а познакомился где-нибудь на одной из подпольных вечеринок в чьём-то подвале. Такие вечера были лучшими, я оставлял велосипед дома и мы доезжали до лесу на старой, ржавой машине. Родители обещали купить мне машину, когда я окончу школу, сейчас они называли это излишней роскошью. Говорили, что это не совсем безопасно.

Я выстрелил, бумага на дереве задрожала.

– Ты видишь, что там? – спросил я и Мэдс убежала. Сдёрнула плакат.

– Невозможно!

– Что?

– Прямо в цель.

Когда все мои ровесники занимались спортом или изучением наук, участвовали в городских соревнованиях, занимали места, становились гордостью школы – я просил своих родителей записать меня в стрелковый клуб. Его посещало совсем мало человек, по пальцам можно было пересчитать. Но мама была против. «Никакого оружия!» – окончательное решение. Теперь клуб распустили, и любителям пострелять пришлось отказаться от своего любимого дела. Когда я только перешёл из начальной школы в среднюю, в стрелковый клуб ходил мальчик, что всего на несколько лет был старше меня. Такой отстранённый, нелюдимый, всегда ходил один и после недавних страшных новостей, прогремевших на всю страну о школьном терроризме, я начал побаиваться его и сторониться, ведь люди с экранов уверяли, что именно определённый тип учеников способен на такое. Но, как говорится, не всегда опасность приходит оттуда, откуда ты её ждёшь. Опасность непредсказуема. Только повзрослев, я понял, как был не прав, опасаясь его, ведь внешняя оболочка не всегда показывает то, что внутри находится. Самых ужасных поступков можно было ожидать от кого угодно: от популярных спортсменов, от высокомерных отличников, от одиноких людей и наоборот чересчур болтливых шутников. Мы слепы, когда дело касается чьего-то внутреннего мира.

А что касается скулшутинга? Как по мне это будет продолжаться до тех пор, пока общество не поймёт, что жестокость порождает жестокость. Люди сами создают монстров. Люди и есть монстры.

Я выстрелил ещё раз, Мэдс стояла и ждала у этого же дерева, не боясь, что пули могут коснуться её. Она вытаращивала глаза, когда понимала, что я вновь попал в яблочко, лишь однажды я промазал, зацепил плечо нарисованного силуэта. Но меня это не огорчило, любой другой мог бы вообще в дерево не попасть.

Минут тридцать мы посидели на поляне, смотрели в небо, слушали музыку, что могла распугать кого угодно. Она сказала, что на днях хочет сделать татуировку в гараже Ру. Ру один из наших приятелей, что работал в видеопрокате.

– Что ты хочешь? – она пожала плечами.– Не знаешь? – удивился я.

– Может быть, это? – она открыла свой портфель, достала оттуда чёрную ручку и обхватила моё запястье своими пальцами.– Не смотри.

Я закрыл глаза, чувствуя, как чернила остаются на моей коже.

– Всё.

– Так быстро?

Я посмотрел на руку, затем ей в глаза.

– Ты не против, если это будут наши инициалы?

– Это … – я удивился необычному шрифту, которым она вывела две заглавные буквы. Выглядело красиво, завитки, сплетающиеся друг с другом линии. Наши имена переплелись на моём запястье – круто.

Всё, что я смог сказать, несмотря на моё восхищение такой простой идеей. Она усмехнулась, убрала ручку, надула большой пузырь из чёрной жвачки и вскочила с места.

– Почему именно это?

– Я хочу, чтобы хоть что-то напоминало мне о нашей дружбе, когда мы вырастем. Всё же это один из лучших периодов моей жизни.

– Но у тебя нет ничего. Что тут хорошего?

– Научись радоваться мелочам, идиот.

Она дала мне подзатыльник и я, вскочив с места, побежал за ней.

Через час мы шли к неглубокому пруду, ещё через полчаса мы прыгали по узким, скользким кочкам, дабы перебраться на другой берег. Мы любили лес. Была в нём своя таинственность, свои секреты. Бродя по тропинкам, мы бросались друг в друга липким, ещё не везде растаявшим снегом, я заметил проглядывающие цветы и так пожалел, что не взял с собой камеру. Вдыхая свежий, слегка колючий воздух мы становились с ним единым целым. Такие моменты окрашивали округ Гемпшира разными цветами. Мне сразу вспомнилась история про одного отшельника, что 27 лет прожил в лесу и совсем не хотел возвращаться. Всё же его можно было понять.

Порой солнце уходило за тучи, тогда я тёр свои плечи руками. В одной футболке холодно, я слишком переоценил весеннее тепло. Верхушки деревьев качались, стволы скрипели. Скоро в нашей серой школе должны были закончиться уроки. Наверняка, когда я поеду домой, то встречу наш жёлтый, пошарпанный автобус. А когда переступлю порог гостиной, мама спросит меня, не замёрз ли я в одной футболке и выпил ли я с утра свои таблетки? Потом, скорее всего я пообедаю, конечно же, дождавшись из школы Бек. А затем они уйдут по магазинам, оставив меня одного за ярким экраном компьютера. Ну и пусть, у меня были дела поважнее. Нужно было разгрести завал в своей папке «школьный проект». Там хранилось слишком много мусора.

***

Всё случилось именно так, как я предполагал. Бек, довольная тем, как легко ей получилось выклянчить новое платье, собрала свои волосы в хвостики и метнула в меня такой хитрый взгляд. Такой взгляд победителя, что нечестно одержал победу.

– Наверное, мы вернёмся поздно, – предупредила мама, пересчитывая деньги в кошельке.

– Отлично, – сказал я, уткнувшись носом в тарелку. Я сидел так несколько минут, не шевелясь, плавно лаская взглядом своё запястье, на котором переплетались две большие буквы.

– Может быть, тебе прихватить что-нибудь? Хочешь куриные крылышки? Или может, зефир? Могу взять шкварки.

– Шкварки, – повторил я, не поднимая головы.

– Если нам хватит денег, мамочка, – злорадно пробубнила Бек.

– Скажешь отцу, что обед в холодильнике.

– Отлично.

Дома я всегда был немногословен и все, кроме меня и Бек, считали это проблемой. Но я думаю, что это вполне нормально. Разные поколения, недопонимание и прочая- прочая чепуха. Когда дверь за ними закрылась, по моей щеке пробежала слеза. Не то, чтобы мне было грустно, просто мне всегда тяжело давались минуты одиночества. Внутри начинало что-то сжиматься, может быть, это было моё сердце? Я знал, что вскоре кто-то вернётся, но в глубине души я боялся, что этого не случится. Они не придут ко мне, не вернутся домой. А я так и останусь сидеть в этой тесной клетке, из которой не было выхода.