Виктория Павлова - Пристанище для уходящих. Книга 1. Облик неизбежности

– Я рос в Торхау, – продолжался рассказ, – мама по-прежнему работала в школе, а отец пытался… – он запнулся, подыскивая слова, – …поддержать нас, но двор и королева были категорически против второй семьи. Что, впрочем, вполне понятно. Королю пришлось нас оставить, он выбрал долг перед отечеством. – Отец замолчал, словно смакуя отголосок своих слов. На его лице отражалась сложная смесь уязвленного самолюбия и понимающего смирения. – Много лет мы вели уединенный образ жизни. Мне кажется, моя мать считала ошибкой связь с королем. Возможно, именно это подточило ее здоровье или это была просто судьба. Она заболела и умерла, когда я учился в старших классах. Меня забрали в королевский замок, но мое присутствие все время напоминало королеве о неверности, а королю… – Он снова запнулся. – Впрочем, не важно. Как ни странно, я поладил с единокровным братом Эриком. Он был старше всего на пару лет. Его растили и воспитывали как следующего правителя. Отец настоял на признании меня законным наследником и избавил от позорного звания внебрачного сына, несмотря на протесты королевы и правительственных советников. Ради репутации короны решение в итоге поддержали. Я и сам не горел желанием, ведь это налагало на меня определенного рода обязательства, а отец ясно дал понять, что я не подхожу для трона, даже как запасной план. Меня признали законным сыном и частью семьи, ведь королю было важно зафиксировать в семейном древе представителя династии Ольденбургов. Теперь я мог претендовать на трон, но меня начали воспринимать еще хуже, чем прежде. Я стал угрозой для Эрика. И даже смерть королевы, моего самого ярого противника, не изменила ситуацию.

Рейнер замолк и, казалось, ушел в свои мысли. Судя по всему, не самые радужные. Он злился: я наблюдала за гневной складкой вокруг рта и подрагивающими крыльями носа. Его вышвырнули из семьи, пренебрегли им и его матерью. Вряд ли это можно назвать веселым детством. Зато у него была мать.

Признаться, изначально я ожидала совсем не этого, и сейчас ощущала себя очевидцем исторических событий. Это было невероятно захватывающе. Хотя я уже начала подозревать, что скоро на голову королю или Эрику, или самому рассказчику свалится еще больше неприятностей, иначе отец не становился бы все мрачнее и мрачнее.

– И что случилось? – нетерпеливо спросила я.

– Много чего. Нет нужды вдаваться в суть королевских интриг. Важнее, что в итоге я принял решение официально отречься от всех прав на трон, чтобы ни у Эрика, ни у прочих заинтересованных лиц не возникло опасений, что я на что-то претендую. Я закончил школу и, как только мне исполнилось восемнадцать, подписал отказ от трона, – он замолк, погруженный в тягостные воспоминания. – Покинул Этерштейн и начал новую жизнь в другой стране. С тех пор прошло больше двадцати пяти лет.

Печаль в его глазах отражала тоску по месту, где он родился и вырос, и по людям, которых больше не увидит.

– И ты никогда не возвращался в Этерштейн?

– Пути назад не было, – покачал он головой, и, казалось, он имеет в виду не физическое возвращение, а что-то другое. – Однако как бы я ни старался держаться в тени, происхождение невозможно игнорировать, и оно по-прежнему определяет мою судьбу. Боюсь, тебе это еще предстоит познать.

– Почему? – удивилась я. – Что такого в моем происхождении?

– Тереза, разве ты еще не поняла? – Рейнер озадаченно нахмурил брови. – Ты ведь моя дочь. Ты унаследовала не только мои гены, но и родословную.

– Значит, у тебя тоже?..

У него есть способности!

– Значит, ты принцесса, – медленно и раздельно объяснил он. Как маленькому ребенку.

– Я? Принцесса? – я открыла рот от изумления. Звучало так нелепо, что просто не укладывалось в голове. При чем тут принцессы?

– Строго говоря, твой титул звучит как герцогиня Эттерская, принцесса Этерштейна, но… Да, просто принцесса – более понятно.

– Разве принцессы – не недотроги в красивых платьях с кружевами? Они умеют петь и танцевать, – я рассмеялась. – Ходят на балы, у них есть слуги…

Я поместила себя в эту картинку и не удержалась от хихиканья.

Отец не разделял моего веселья. Напротив, его лицо стало темнее тучи.

– Так и должно было быть, – глухо произнес он. – Ты должна была расти как принцесса. Получать все самое лучшее. Твоя жизнь должна была сложиться по-другому.

Она сложилась по-другому из-за способностей. История про принцессу звучит неправдоподобно. Неужели он лжет? Зачем?

Огонь в его глазах разгорелся с новой силой. Что это – ярость или ненависть? Так хотелось понять его, познать, сделать частью себя. Это была почти физическая потребность, как потребность во сне или воде: я больше не могла сдерживать ее и протянула руку. Он тут же схватил ее, как будто только этого и ждал.

На минуту я ослепла, оглохла и потеряла чувство равновесия, окунувшись в его эмоции. Гнев, стыд, чувство вины, тоска, ярость и ненависть разом обрушились на меня в жуткой какофонии. За сильными и разрушительными чувствами я чуть не проморгала другие – надежду, признательность и воодушевление. Слишком сильно… Мое «Я» забило тревогу. Я теряю себя, я таю!

Тут отец сильнее сжал мою руку, вряд ли осознанно. Но я вынырнула из омута его чувств и омута темных глаз, осознав, что я – все еще я, все еще сижу на диване в кабинете с видом на лес на втором этаже дома в Хейуорде. Держу отца за руку и смотрю ему в глаза. Словно рябь в мутной воде – всколыхнулось и пропало воспоминание о похожем, но забытом переживании. Отпечаток знакомых эмоций вспышкой мелькнул на краю сознания. Мы встречались раньше?

На мучительную секунду я стала своим отцом. Он тяжело переживал последствия принятых решений; разрывался между страстями и долгом; питал отвращение к себе и испытывал муки совести за взятую ответственность. И в то же время был наполнен облегчением из-за возможности обрести надежду; испытывал восторг и воодушевление от увиденного шанса на искупление; находил силы, чтобы почувствовать умиротворение и нежность. И переживал все совершенно искренне. Мгновение изменило все. Окунувшись в его личный ад, я вернулась другим человеком.

И перестала относиться к отцу с опаской. Ощутив эйфорию от такой близости, я захотела испытать еще.

– А моя мать? Кто она?

Он все еще держал меня за руку, поэтому я четко уловила вспышку хорошо контролируемого раздражения и презрения вкупе с уязвленным самолюбием. Это сказало о многом. Разочарование прошило меня холодными иглами.

– Ее зовут Адаберта Ланге, она шведка. Выросла в Стокгольме в семье мелких дворян, не имеющих реального веса при дворе. – Он помолчал, подбирая слова, нащупывая в воспоминаниях что-то хорошее, чем мог бы поделиться. – Я хотел бы рассказать тебе о большой и светлой любви между нами, но этого не было. Мы провели вместе несколько недель, нам было хорошо, потом… она уехала. – Он странно запнулся, ощущая обиду. При случае нужно узнать обстоятельства их расставания. – Я даже не знал, что она беременна, пока, спустя несколько месяцев, мои люди не сообщили об этом. Адаберта уехала в Этерштейн, пыталась добраться до короля в попытках стать частью семьи. Но ее перехватили. Ты родилась в Торхау, там же, где и я. Как будто все это было предопределено, – Рейнер устало усмехнулся, а я ошарашенно переваривала новую информацию. – Вскоре после твоего рождения мои люди привезли вас сюда, в Портленд. Я пытался найти с Адабертой общий язык, обеспечить ей приемлемый уровень жизни, достучаться до нее. Ради тебя. Но ее не интересовала семья… – он запнулся, – …со мной.