Маргарита Гремпель - Рондо

Все может быть, подумал я про себя, и опять взглянул через оконное стекло. Там была весна. Солнце начинало уже припекать так, что порою казалось – лето. Но если тут же на улице опустить глаза вниз и посмотреть на свои ноги в ботинках и на холодный грунт, который продолжал отдавать стужу непрогретой земли, а местами еще влажной и сырой от недавно растаявшего снега, то каждый понимал: нет, пока еще не лето. Но оно уже очень близко, и обязательно скоро наступит, и согреет уже всех без исключения, любого человека, начиная с головы, плеч и опускаясь до колен, через границу области органов вожделения.

Я торкался в двери женской консультации в поисках гинеколога, с кем бы удобнее и привычнее посмотреть Маскаеву. Ведомственные приказы, инструкции, распоряжения обязывали главных врачей оказывать всевозможные услуги и помощь судебному врачу в проведении судебно-медицинской экспертизы. У меня, конечно, невольно вылетело слово «услуги», но здесь оговорка по Фрейду. Когда потом я буду вспоминать это слово и однокоренные слова – «услужить», «прислуживать» – а, значит, пресмыкаться, они не одно и то же, что означает служивый. На самом деле люди в белых халатах служат, как служат Родине сыны Отечества. Это честь и достоинство. Врачи тоже служат, как люди в погонах. Они – слуги совести и дают клятву Гиппократа.

В женской консультации оказался доктор Тостов. Он был в возрасте, с опытом и навыками, что передала и привила ему мать. Но о них говорили, что и медведя в цирке можно научить ездить на велосипеде. Еще оказалась тут же совсем молодая, неопытная девочка, которую я вовсе не знал; новое поколение уже наступало на пятки и дышало в спину. Я мог провести экспертизу и с ней. Мне гинеколог теперь может и не нужен был. Если только как свидетель, что я не делаю ничего незаконного, что я профессионал с хорошими навыками. И чтобы им не казалась своя ненужность, я просил их измерить тазомером параметры женского таза и сориентировать меня в соотношении шейки к телу матки. Хотя по новым законам, как я уже объяснял, сейчас и такая необходимость уже отпала.

Ну, а уж в девственной плеве, кроме судебных врачей, мало кто из гинекологов разбирался. И не потому, что для них такое занятие трудное и не по силам. Специфика работы у них заключалась в другом предназначении – лечить женщин, а это куда важнее и труднее. Разрыв же девственной плевы не является травмой и, уж тем более, заболеванием. В правилах для судебных врачей о причинении вреда здоровью человека, разрыв девственной плевы не квалифицируется как вред здоровью, причиненной девушке. Поэтому гинекологов данный вопрос не очень интересует. И он слишком специфичен, и относится чаще к категории судебных разбирательств. А если говорить о врачах чисто в акушерстве, в роддомах, перинатальных центрах и, даже, в женских консультациях, то осматривая, наблюдая беременных и принимая у них роды, уже никого не интересует девственная плева, как таковая. Она и должна оказаться разорванной по условиям жанра, который называется человеческая жизнь и замужество.

В вопросах определения целости девственной плевы я полагался только на себя. Но нередко озабоченные мамочки попадали с дочерями сначала к гинекологам, а те вдруг начинали, порою со злом и ехидством, учить и стыдить простых людей:

– Следить за дочерью надо. Вот где и когда она потеряла невинность? – так у нас часто заявляла Черташина.

Людмила Петровна – очень худая, с маленьким личиком и запавшими холодными глазами. В свое время она работала акушеркой, потом решила стать врачом-гинекологом. Говорили, только потому, что живший давно и уже ушедший из жизни хирург Кучурин – плотный, добротный, кучерявый, черноволосый до самой смерти и много пьющий – стыдил и унижал ее за грубость. Она тогда поклялась самой себе, назло ему, лихому пьянице, стать врачом и доказать, что не хуже и, уж тем более, не глупее его. И, наверное, в благородном порыве, она забыла про милосердие, что является главной, неотъемлемой частью выбранной ею профессии.

Дальше мамочки, с понукаемыми ими дочками, после взбалмошной Черташиной, бежали ко мне, судебному врачу, в поисках истины и справедливости. А я не мог им помочь. Отправлял в прокуратуру. Смотреть девочку без направления или постановления прокурора, следователя или без определения суда, я не имел права. Не мог давать консультаций родителям. Потому что отделение судебной экспертизы – не женская консультация.

В конце концов, Черташину пригласят в прокуратуру и покажут статью, по которой ее могут привлечь к уголовной ответственности. Она станет более сдержанной и осторожной, и уже направо и налево не разбрасывала упреки и оскорбления в адрес родителей и их дочерей.

Привлекать к экспертизе по Маскаевой Ирине неопытного доктора, ту самую девочку из нового поколения, я передумал. Потому что каким-то внутренним чутьем заподозрил, что экспертиза станет непростой. А от Тостова отказался по другим причинам. В нем жил человек с поверхностным взглядом на все, в том числе и на профессию. Он был небрежным, неаккуратным, да еще и рыжим очкариком. А главное – необузданным и твердолобым. Однажды я угодил к нему с потерпевшей и ее мамой. И он начал рассказывать скабрезные анекдоты, от которых у меня краснели и горели уши. А что творилось в душе матери и девочки, я боялся даже представить.

– Видишь ли, Серега! – так обращался он ко мне, наверное, думая, что раз я позволял участвовать ему в серьезных судебных экспертизах, значит, оказывал особое доверие. И у нас, по его представлениям, неминуемо уже должны сложиться доверительные отношения. – Я даже не знаю, где анекдот, а где суровая правда жизни. Обратилась женщина в полицию, что ее изнасиловали. Ищут насильника сутки, вторые, третьи… Находят. Полковник говорит: в камеру негодяя. Тут изнасилованная как завопит: да вы что, какая камера, я же его не для этого искала. Впервые, мол, встретила мужчину с таким «достоинством». «Благодарю вас, товарищ полковник, что нашли!» – тут Тостов залился смехом, а потом ни с того, ни с сего спрашивает меня: – Здесь у нас так не получится?!

Я не знал, куда деться от стыда, а мать с дочерью виновато хлопали глазами. Таращились на меня. В их взгляде можно было прочесть, что они чувствуют себя не потерпевшей стороной, а, наоборот, теми, кто сам мог изнасиловать того мужчину, на кого они написали заявление. Хотя не стану скрывать, что и такие случаи у нас в городе тоже случались.

Давно уже, за железной дорогой, построили тюрьму для особо опасных преступников. Сначала тюрьма была женская. Как-то освободившиеся осужденные отловили в селе Пригородном юношу, перевязали капроновыми чулками мужское хозяйство под самым основанием и прыгали на нем изголодавшимися женскими плотями до тех пор, пока его не увезли в реанимацию и с трудом спасли ему жизнь и его мужские органы.