Хет Бавари - Замалчивание: Временная капсула. Не разрешают говорить, но запрещают молчать

– Антисанитарно, – перекатил это слово во рту Удушье, словно сладкий леденец на палочке, – Алан из этого себе одежду делает, картонки режет на кубики, а из кубиков строит себе курточку. Костюмчик.

– И тебе нормально быть здесь без Алана? – пребывание в мусоре для меня не было чем-то новым. Да и для вас тоже, читаете ведь все эти мейнстримные новости, сообщества-паблики про ужас, вы дышите этим адреналином, вдыхаете вредные испарения выгребной ямы. Вредные для вашей психики, завязывайте, а то будет цифровая интоксикация. Да-да. Извлекайте правильный урок из прочитанного!

И вот я ставлю руку на черный пакет с чем-то, больше напоминающим сверток мяса, но с прилипшим к нему полиэтиленом. Может быть это протухшая свиноматка, или какой-то мелкий издохший зверек. Звезды… Почему я подумал о звездах в середине дня, когда солнце светит во всю мощь? Но звезды похожи на узлы, спагетти белого шелка.

– А грозовое небо похоже на пролежни старого динозавра, – изрекаю я, мой локоть надавливает на содержимое пакета так, что он чавкает вслух. Чед, сидящий рядом, делает вид, что не замечает меня, но дискуссия все же происходит, не теряя взаимного напряжения:

– Ну значит у тебя какое-то особенное небо, Джейкобс, мои поздравления.

– А на что похоже твое небо, Провокация?

Чед склабится, но не уступает, его лицо выражает готовность в любое мгновение взорваться обличительной тирадой:

– Мое небо похоже на твой выпотрошенный желудок, Гаррисон.

Хороший я человек или я – туча, заслоняющая вам солнечный свет? Аавия умеет водить – почему и как, я не спрашиваю, все эти мелочи мне безразличны. Может дело в его технопатии, а может отец давал ему погонять свою крылатую. Он едет мирно, нас не трясет, но мозг перегружен, словно я смотрю мир через ускоренную перемотку. Занавешенная вуалью личина мученика во мне истончается, уступая место мертвой маниакальной маске.

– Форель водит машину, вот это мы дожили, – Провокация чихает в рукав, и я осознаю, что он весь в соплях. – Он спит в своей комнате, заворачиваясь в мокрые простыни, говорит, что без воды ощущает себя кошкой на раскаленной крыше. Ты ведь никогда не задумывался, откуда в жаркий летний день бездомные кошки берут воду и сколько из них умирает в итоге от обезвоживания?

– Ты подсматривал?

– Обижаешь. Фейрвью знает все что творится в коридорах власти, все что происходит в головах людей, – Провокация поводит бровями, намекая на мой изощренный рассудок.

До Орхолта остается ехать еще… Давайте посчитаем это расстояние в таблетках от головной боли? Не менее шести, потому что с каждой таблеткой ты становишься все нервознее, и голова начинает разбухать, как надувной шар.

Трепет ресниц, вдох, выдох…

Ждешь ли ты меня, мама, встречаешь ли ты меня, мир моего детства?

На каждом сонном дне, где почти даже не колышется водоросль, есть то, что неприятно болит; также есть вещи, которые надо забыть, и есть вещи, от которых нельзя не избавиться. Такова цена этого грустного праздника: ты на три четверти человек, на все остальное – заложник обстоятельств. Такая жизнь больше похожа на ежедневное жертвоприношение, чем на цепь возвышенных мгновений. Поддаться ей – все равно, что бросить ключ от ячейки с сыром голодным крысам, бери пример с крыс, они не собираются умирать и переживут твое исчезновение с лица земли.

Душа прилипает к молитве, словно мокрый осенний лист к подошве. Стук, дрожь пальцев, напоминает муравьев, ползущих по рукам. Ты получаешь толику чужой тьмы, а выбросишь её, откажешься от такого дара – останешься голым, беззащитным перед смертью. От духа во мне только слово «духовой оркестр», а из религиозного – только чувство собственной греховности, и никакое другое. Я бы придушил тень Бога за то, чтобы моя кара не свисала с моей совести так тяжело, не звенела прокаженным колокольчиком и не пыхтела таким пронзительным дымом, чадом горящего проса.

Вот если б Его сущность проникла в меня непосредственно, в осязаемую форму… Сущность Бога, драгоценное достояние человечества, сущее в начале времен, – это огонь внутри, сияние, дарующее бессмертие. Но я лишь грешник, воображающий Его облик и терзающий себя мыслями о Боге, как голодный муравей пытается растащить сахар на кристаллические пылинки. Некоторые костры горят слишком высоко, чтобы можно было дотянуться и ущипнуть, и да, я сейчас о звездах. Звезды… Мечта о звездах. Как же я далек от Бога, и как же я близок к нему одновременно! И как странно: как я могу принадлежать Ему, если никогда не видел Его? А может быть Бог едет вместе с нами, в этом мусоровозе, заживо похороненный под истекающими гнилью мешками с отходами?

Грузовик, на котором мы ехали, в целом был старым, холодным и гулким, как языческий храм. Покачивались гроздья проводов над нами, прибой из звуков приближающегося к нам мегаполиса, о Орхолт, как же я соскучился по тебе… Мы на пути к родителям, они обязательно нас ждут. Точнее не так… ОНИ на пути к родителям, а я лишь церковная собственность и, если быть честным до конца, идолопоклонник. Однажды мы с Картером погибнем мучениками во славу Его, нам воздастся за мучения. Честно говоря, я иногда не уверен в Терминале, он слишком похож на тюремную камеру, из которой нет выхода. Неразлучные лишь до поры до времени. Ибо идет время, умирает в огне времени Вера в Господа нашего, и вскоре все помыслы будут направлены только на то, как выбраться из ада.

Мы останавливаемся возле одного из небоскребов, его стеклянные стены тонированы, и Нельсон набирает код своей квартиры, звонит, мы замираем, затаив дыхание. За писклявыми гудками раздается голос женщины, спрашивающей, кто Нэш такой и что ему надо.

– Мам, это я, я пришел… – Нельсон заикается, потом добавляет: – Мам, меня похитили или как это сказать, приволокли туда, где я не хотел находиться. Но я вернулся домой и…

– Это очень глупая шутка, – наконец, после продолжительного молчания, изрекает женщина и, судя по щелчку, отключает домофон.

– Представься доставщиком пиццы и попробуй с другой квартирой, – предлагает Аавия, словно продолжая заранее спланированный разговор. – Не такая уж и сложная задача.

– А ты не можешь просто как технопат, разобраться с домофоном? – Чед немного нервничает. – Зачем нам привлекать лишнее внимание и подчеркивать, что мы подозрительные люди? Никакая пицца в киберпанке не доставляется людьми, для этого есть дроны.

– Ну, ты явно не человек, судя по этим вставкам. В киберпанке! – иногда невозможно понять, с чего Нельсон полыхает ярче синего пламени. – Ты кичишься что ли этим? На дворе 22 век, какой киберпанк?

– Пожалуйста, прекрати, – Аавия словно несколько теряется от такого количества резкой критики, – В дом можно попасть разными путями, просто почему мы должны в процессе портить отношения между нами всеми? Давайте вообще разойдемся, в лучших традициях триллера и будем бесцельно шататься по городу, чтобы… – Аавия делает многозначительную паузу, но Чед, не ожидавший, что так скоро сорвется с катушек, ее не замечает. Его явно мутило от собственных эмоций. В какой-то момент он отвернулся, прижав ладонь ко рту так явно, что стало ясно – первый телепат Гамильтона только что сблевал часть своего завтрака себе в руку. В последнее время с ним творилось что-то странное. Или он полностью утратил способность спокойно принимать удары судьбы?