Alex K - Let’s Stay Dreamers

– Спасибо, – сказала я с сарказмом, скорчив моську, и вопросительно уставилась на него. – Чего ждешь-то? Иди – воркуй дальше со своим любимым Miсkey, – и сделала акцент на последнем (он мне и так не был симпатичен, а тут еще и ревность взыграла).

Он тут же сел.

– Ну, Alis. Прости, что оставил тебя одну. Мир?

– Мир.

– Мур?

– Му-у-ур, – махнула я на него. – Больше так не делай. Раз уж мы вместе сюда прилетели, то давай не будем улетать порознь. Хорошо?

– Хорошо, – ответил он и с виноватым видом нашкодившего пса отпил чуть-чуть апельсинового сока.

Ну как? Как, спрашиваю я вас – мои слушатели. Как можем мы – девушки – так быстро придумывать и накручивать в своей голове такие гениальные темы, а потом, плюнув на мужское непонимание, перевести все стрелки, к примеру, на глобальное потепление или на крайний случай ПМС? А они – мужики, в смысле. Тоже не шибко умны – только прикидываются главными и непокорными. А как что – тут же извиняться лезут и думают, что несколько ласковых слов с признанием не своей вины им чем-то помогут. Дураки! А мой самый главный! Я же ему все сказала прямым текстом, а что он? «Ну, Alis. Прости, что оставил тебя одну, бла-бла-бла». Ох уж эти мудаки…

Вскоре веселье подошло к концу. Точнее сказать, в меня, да и в Jerry, больше не лезло ни крошки, хотя наш столик продолжал надламываться от всяких вкусняшек, что любезно предоставил Amsterdam. Но кураж – штука хоть и предсказуемая, но, к сожалению, не перманентная. Полюбившийся мне с первого укуса кекс уже давно перестал действовать, а вот конфетки только дошли к стадии всасывания. Бурлящие процессы, которые последовали после этого, описать трудно. Точнее, можно, но вряд ли кто поймет.

В общем, после того как я почувствовала очередную волну нехилого релакса, мы собрали все остатки и закинули мне в сумочку. Все, что не поместилось в сумочку, рассовали по карманам. В голове пронесся самый тупой, но жизненно важный, как мне показалось вопрос: «Где здесь туалет?».

На улице уже смеркалось. Забегаловка, в которой мы провели, по моим точным представлениям, около десятка часов, начала светиться в унисон городским фонарям, которые заступили на вечернюю смену.

– Твою-то мать! – удивленно выругался Jerry. Потом посмотрел на меня. Убедился в моей солидарности по этому вопросу и после уже не смог сдержать смех. – Знаешь – зачетный у них четырехлистник. Я такого никогда раньше не пробовал. Надо оставить им положительный отзыв.

Я подхватила поток позитива, и теперь уже два придурка, корчась от спазмов гомерического смеха (считай, весь день только этим и занимались), тщетно пытались воткнуть – куда теперь можно пойти? И только через пять минут беспрерывного и даже мучительного хохота мы вновь залезли в карту.

– Заебись, че?! – покачал головой Jerry. – У нас есть два варианта: Pathern City или Paradise. Один – кинозал и что-то там, а другой типа ночного клуба, – он поднял взгляд в небо и задумался. – Ну раз звезд еще не видно – значит, время ночного клуба не пришло – следовательно, в кинотеатр!

– Кинотеатр – так кинотеатр, – с легкостью согласилась я. – И нам крупно повезло, что он не так далеко от этого места. Вести машину я не в состоянии, а тебе – придурку взбалмошному – я доверять жизнь буду только послезавтра.

Вот мы и направились прямиком в сторону Pathern.

Дорога, мягко говоря, оказалась мучительной и немыслимо долгой. Уже где-то на четверти пути я пожалела, что мы бросили красную крохотулечку на произвол судьбы. А на половине пути и того хуже – снова захотелось пить. В сумке я отрыла бутылочку воды, бережно припасенную на случай скитания по пустыне, и жадными, большими глотками выдула половину. Затем сунула бутылку обратно в сумку, не осведомившись о желании моего спутника: «Вдруг опять захочу. Так что? Вдвоем помирать от жажды – это более чем опрометчиво».

– Какой-то пиздец, – вдруг констатировал Jerry. – Ну почему ты не дала мне рулить? – немного поразмыслил, понял всю несуразность своей претензии и продолжил: – Не, идея – говно говном. Но, как говорится, кто не рискует, тот не пьет абсента.

– Шампанское, – поправила его я.

– Вот именно, что шампанское можно пить не рискуя. А вот абсент вряд ли. Один раз на дне рождения Morty (его, ебнутый на всю голову, лучший друг) попробовал, так потом заблевал всю кровать, коридор и ванную, в которой зачем-то уснула его девушка. Ну кто ложится спать на вписке? Сама виновата.

– Ты мне этого не рассказывал.

– О-о-о. Я тебе половины своих кутежей не рассказывал. И не расскажу никогда. Ты же мне не рассказывала, как у вас с «жирной» и «потной» (так он назвал Margaret и Katy – моих, как я считала, лучших подруг) ночные посиделки проходили. Борьба подушками, обсуждение мальчиков, лесбийские игрища?

– Откуда ты знаешь про игрища? – язвительно спросила я.

– У каждой особи женского пола есть лесбийские наклонности. Ты – еще одно подтверждение моей теории.

Я, конечно, сказала, что он придурок и что у меня их нет и не было, но по правде…

Через десять сотен тысяч шагов мы наконец уткнулись в огромный, яркий экран.

– А вот и Pathern! Наконец-то! Боже – никогда больше не пойдем в такую даль под куражом. Я думал, что мы потерялись. Хотя, выйдя на улицу, – я еле воткнул, где мы и как там оказались. Надо было вызвать такси.

– Wie wunderschön 13! —пропуская с открытым ртом его слова, промычала я от вида большого, светящегося и слегка изогнутого здания с огромной надписью: «City».

– Опять ты за свое? Ну зачем ты постоянно говоришь сама с собой?

– В каком смысле?

– Когда ты начинаешь говорить на языке древних инков – я его не в зуб ногой – так?

– Ну-у-у так, наверно?

– А раз кроме меня вокруг твоего личного пространства больше никого нет, то ты говоришь сама с собой. И это пиздец как меня напрягает. Я переживаю, не развивается ли у тебя шиза.

– Извини. Я иногда не замечаю этого.

– Да я шуткую. Говори хоть на инопланетном – все равно любить меньше тебя не стану.

– Tölpel 14.

– Вот не надо так. Ты так и не сказала, что значит твое «топель».

– Не топель, а tölpel, а если не знаешь, как переводится, – значит полный tölpel! – посмеялась я.

– Ах вот оно как?! – начал протяжно фыркать Jerry. Подхватил меня за ноги, перевернул и водрузил на плечи. – Кто теперь топель?

Я от этого всегда балдела, хоть и кричала как резаная. Тогда было также – ору, взвизгиваю, смеюсь как сумасшедшая, бью его по спине руками (нежно, конечно) и пытаюсь вырваться. – Ты! Ты tölpel! Ты tölpelи täuschen 15! Und Ich liebe dich auch 16.

Он отпустил меня и вопросительно посмотрел в глаза:

– Их либэ? Да? Я знаю, что это значит!

– Конечно, знаешь – это любой «топель» знает, – поддразнила его я.

– Это значит, что ты Ж-О-П-А. – Показательно надув щеки, Jerry опустил голову в асфальт, постоял так секунду, зыркнул на мое довольное личико и как давай ржать. – На тебя совершенно невозможно сердиться. Особенно когда та сладкая штука из бара переваривается в моем организме.