Wayne Lincoln - Марш тысячи ангелов

– Пора мне, Грин! – я смачно пожал своей мокрой рукой его потную ладонь. – Рад был знакомству.

– Эх, Стиви, бросаешь меня тут, значит, одного наедине со спящей красавицей? – с горя он глотнул пивка, что у него аж из носа потекло. – Я буду тут, если нужен тебе.

– Ещё увидимся, – оставляю пару зелёных купюр на столе и подмигиваю ему, сдерживая желание то ли плакать, то ли смеяться от его вида. Тот сразу меняется в настроении, вытирая своё влажное лицо о кожаный рукав куртки, и мы прощаемся на позитивной ноте. Уходить нужно вовремя.

За мной слегка хлопнула дверь. Я пошёл куда-то вперёд.

Ночное небо полное звёзд освещало новолуние. И это завораживало. Наш спутник висел словно кем-то нарисованный на потолке этого чудного мира вместе с миллионами светлячков, раскиданных по всем уголкам бескрайнего пространства. Я и забыл, когда последний раз смотрел на звёзды. Но знал точно, что никогда прежде так не всматривался, как сейчас.

Улицы были совершенно пусты. Не работал ни один фонарь. Я ни черта не видел перед собой и не помнил, туда ли иду, но другой дороги пока тут не проделали. Мне нужно было отыскать свой старый дом. Я брёл в кромешной тьме, пока не увидел вдалеке свечение. Горел свет в чьих-то окнах. За стенами шёл активный спор. Звучали помотанные временем и однотипными бытовыми скандалами голоса. На душе стало теплее от того, что здесь всё-таки кто-то до сих пор живёт. Обычная жизнь шла своим чередом в смертной вечности теченья.

Только сейчас мне вспомнилось, что я оставил машину у бара. Но полностью расслабленный себе это простил, не смотря на то, что там лежали все мои вещи, сумка с деньгами и пистолет.

На ощупь достал пачку и зажигалку. Сколько десяток или даже сотен тысяч выкурил я сигарет за свою жизнь? Каждая из них была по-своему прекрасна и неповторима. Сейчас она значила полное одиночество – у меня нет более никого и ничего. Отныне я свободен ото всех цепей. И от этого я улыбнулся, выдохнув медленно убивающий меня яд.

Меня тихо преследовали. Я услышал, как собака вынюхивала мои следы и с осторожностью брела по снегу. Остановившись и встав на колено, я подозвал маленького друга к себе. С недоверием молодой пёс всё-таки дал себя погладить и начал игриво помахивать своим хвостом. Но после очередной моей затяжки он отпрыгнул. Табачный дым, видимо, ему не нравился.

– Дружище, мне идти надо, ладно? – я поднялся со снега, уже немного подрагивая от холода.

Кабель некоторое время ступал за мной, но вскоре отстал. И вот не прошло и получаса скитаний во мраке, как мои глаза привыкли, и я обнаружил на самом краю деревни знакомый едва стоячий деревянный забор, а за ним – небольшой двухэтажный домик.

Осмотрев округу и не услышав постороннего шума, я ступил на территорию участка, принадлежащего раньше моей матери. На нём росло три яблони, с которых в далёком прошлом я собирал зелёные-зелёные яблоки, а потом с кислой рожей поедал их у озера неподалёку.

Медленно я подошёл к приоткрытой входной двери. Замок был неаккуратно выбит. Я двигался осторожно, хоть и ничьих следов на снегу перед этим не заметил. Привычка. Подсвечивая себе под ноги экраном телефона, я ступил на порог.

Пол гадко скрипел на каждом шагу.

На коричневом сгнившем столике в гостиной всё ещё стоял пыльный телевизор, по которому в моём детстве показывали чёрно-белые мультики и непонятные фильмы без диалогов. Стены были обрисованы нелепыми граффити, но из дома, на первый взгляд, ничего толкового не утащили. Всё осталось таким, как и двадцать лет назад. Даже окна были на месте и чудом все уцелели. Какие же благородные нынче вандалы пошли. И я им был благодарен за то, что они не обнаружили под кухонным столом небольшой деревянный сейф. Вскрыв его своим ножичком, я достал оттуда старенький маленький револьвер. С его помощью мама отпугивала когда-то стаи бродячих собак и буйных бомжей. В магазине оказалось только два патрона, и я надеялся, что хотя бы один из них был в рабочем состоянии. Крутанув барабан своего нового огнестрела, я двинул по шаткой лестнице наверх.

На втором этаже располагалась моя комната и чердак со всяким хламом. Зайдя внутрь, я вдохнул полной грудью. Это был потрясающий знакомый древесный запах. Он словно усыплял, как и каждый вечер в детстве. Когда-то я убирал разбросанные по полу игрушки по местам и говорил им, что завтра вернусь. Они – единственные мои друзья того времени, тогда здесь и не с кем было больше дружить. Возле двери тут продолжали ветшать шкаф с книжками да коробки с машинками, а под окном, сквозь которое виднелся призрачный ночной лес, стояла кровать.

Я приоткрыл рот. Мой телефон погас, но я включил экран снова и посветил ещё раз на коробки с игрушками. В одной из них через отверстие выглядывал маленький красный шлем. Положив револьвер на постель, я аккуратно достал старого красного робота, который героически потерял где-то руку и свой меч.

И теперь всё вставало на свои места. Я жил без отца, даже не зная его лица. Мама не справлялась, работы не было, и в восемь лет меня забрали к себе в столицу её родственники. После школы поступив в военную академию, только спустя года я узнал, что она давно умерла от алкоголя и таблеток. Тогда я приехал к ней на могилу и с тех пор не возвращался сюда. Я винил себя за то, что она осталась совсем одна. Но сейчас я верил, что он был с ней рядом в тот момент.

Он должен был.

– Прости меня.

Мне стало легче.

Твёрдая кровать была под сантиметровым слоем пыли, но было уже всё равно. Я прилёг на неё, пусть и тяга ко сну пропала. Да и сам алкоголь толком перестал расслаблять, как только заныла нога. Боль пронзала как минимум половину моего тела. С каждым годом всё сильнее оно разваливалось. А шприцы и обезболивающее остались в машине в не самый подходящий момент.

Я устал. Правда, очень устал. И отнюдь не физически. Это просто боль, её всегда можно притупить, можно терпеть. А вот отпустить пожирающее тебя изнутри прошлое мне казалось чем-то невозможным. Я ненавидел себя за то, что сделал и сделать не смог. И вот почти тридцать лет прошло с моего рождения. И вот во тьме ко мне пришли все мои демоны. И настал тот самый час. Всё должно было закончиться здесь. Сейчас. Я так решил.

Идея зарождается глубоко внутри. Она разрастается с каждым днём всё больше и больше. И тогда от неё уже не избавиться. Я словно посадил дерево для своего повешения.

Это практически русская рулетка. Смертельная игра, правила которой похожи и так же просты: два выстрела на три холостых. В руке оказался револьвер. Я взвёл курок и вспомнил всех – каждого, с кем прошёл этот долгий путь. Увидел Анну. Она лежала рядом. Её пронзительный взгляд зацепился за потолок. Она мечтала жить в Токио. Только уже не со мной.