Степан Зозулин - Лепестки

– Что ж, добро пожаловать. Дабор покажет, где разместиться.

Теперь наставница как будто обращалась к Незнакомке. Та сбила её с мысли своим появлением и оборвала приветственную речь.

– Барышни, – встрял тут как тут Кобура, измученный столь долгим бездействием. – А ну, шевели

Чем именно шевелить, он договорить не решился. Но пристяжные, всё ещё надеявшиеся на кров и горячий обед, упрашивать себя и не заставили.

#1

– Останься.

Не терпящий возражений голос выхватил её на полушаге. Цепочка пристяжных замерла. Каждая приняла приказание на свой счет.

– Дабор, помоги ей с этими, – наставница сделала паузу, словно задумавшись, не вымажет ли и её упоминание вслух цепей и кандалов, – железками.

Хозяин засуетился, размыкая скобы на запястьях девушки.

Освободившийся конец цепи он передал Кобуре, а сам остановился, ожидая нового приказа.

Наставница через мгновение снова обратила на него внимание.

– Чего тебе? – спросила она, но улыбка, едва тронувшая губы, выдала притворство.

Он держал перед собой наручники, приготовленные для девушки.

– А, это.

Теперь наставница улыбнулась по-настоящему.

– Они не понадобятся.

Женщина посмотрела на девушку, спрашивая одними глазами: Так ведь? И разглядев в её взгляде что-то утвердительное, велела:

– Позаботься об остальных гостьях , – произнося это слово, она всякий раз нажимала на него, словно отпечатывая тавро, – а мы тут немного потолкуем.

Она снова повернулась к девушке и сообщила, уже обращаясь только к ней одной:

– Женские секретики.

И улыбнулась такой улыбкой, что девушка едва не вцепилась в руки Хозяина.

– Ты помнишь меня?

Конечно, она ее помнила .

– Нет.

Девушка ответила быстро. Чересчур быстро.

Наставница стояла поодаль. Левой рукой она накрыла запястье правой и то и дело расправляла пальцы. Как будто поймала птицу и с силой удерживала, прижимая к себе.

Девушка еще никогда не видела столь изящных рук. Такие руки заслуживали привилегии никогда не знать работы.

Пальцы вдруг затихли.

Девушка подняла взгляд и увидела глаза, показавшиеся – нет, не холодными даже, – а только остывшими.

– Будем считать, что ты еще не оказалась на моем попечении, – сказали они. – Потому что оказавшиеся там не должны больше лгать.

Она приблизилась к девушке. Подплыла как ладья с выточенной на носу ледяной девой.

– Давай попробуем еще раз. Помнишь меня?

– Да.

Хотела бы она соврать

– Да, – повторила наставница, чуть затягивая слог. Будто высказывала сожаление о том, что это – сущая правда.

Девушка съежилась под ее взглядом, гадая насколько хорошей памятью она обладает.

Но наставница неожиданно подхватила ее под руку и увлекла за собой. Продолжила она уже таким тоном, словно они с тех самых пор оставались закадычными подругами.

– Как я уже сказала, люди там, внизу, чересчур озлоблены. А ты была беззащитным ребенком

Она резко остановилась и повернула девушку к себе лицом.

– Дай руку, – попросила она.

Уж не собирается ли пожалеть

Упрямство взыграло в девушке, и она стояла столбом, испытывая терпение собеседницы.

У наставницы его не оказалось.

Она сама схватила девушку за руку и потянула к себе. Потом перевернула ладонью к солнцу и внимательно разглядела.

Ладонь покрывали шрамы от ожогов.

Наставница принялась поглаживать ее руку, приговаривая:

– Девочка моя. Бедненькая.

Её ласки были неумелы, а кожа оставалась прохладной, сколько бы не докасалась до неё.

Страшась собственной смелости, девушка мягко, но настойчиво забрала руку.

Наставница этого и не заметила.

– Я не смогла пройти мимо, – продолжала она. – Не знаю, помнишь ты или нет, но это я укрыла тебя после пожара, который ты устроила, будучи еще невинным ребенком. И вот передо мной прекрасная юная девушка. В которой – мне хочется надеяться – есть частичка и моей доброй воли.

Девушка поморщилась. Ну почему добрая воля всегда взыскует по старым счетам

Наставница, как показалось, прочла ее мысли.

– Не бойся, – сказала она – да так, что девушке стало не по себе. – Мне довольно и того, что я вижу перед своими глазами.

При этом разглядывала её без всякой застенчивости. И постановила:

– Одной из невест тебе, конечно, не быть. Но у тебя будет собственный путь. И собственное предназначение.

С этими словами она отодвинулась от девушки.

– Не могу пообещать, что поиск пути будет легким. Но мы обязательно его найдем.

#2

Больше всего ей понравилось работать в павильоне.

Так здесь называли клочок земли, огороженный каскадом арок. Единственный, который покрывала трава вместо каменной крошки, каменной гальки, каменных булыжников. Или какого другого калибра каменного покрывала.

Павильон был излюбленным местом невест. Так именовали себя послушницы приюта. И словно в оправдание этого прозвища, они посвящали себя благородной праздности. Чинно разгуливая под сводами павильона или нежась на коротко подстриженном газоне. Который и был работой девушки.

И она исполняла ее со всей тщательностью всякий раз, когда выпадала столь легкая доля.

Уж всяко лучше работ по территории.

Натаскавшись камней под хмурым приглядом Хозяина и его парней, она падала пластом на полу кухни.

Там ее каждый вечер дожидался измотанный собственным долголетием тюфяк. Лучшая постель для очистки голов от непрошенных мыслей. И лучший уравнитель.

Правда над кухней имелись комнаты. Их она обнаружила много позже, потому что в первые недели и не заметила, что у здания есть еще один этаж. Девушка как-то убиралась там и увидела комнаты с двухэтажными нарами. Тесные, но теплые и закрытые.

Она не припомнила, чтобы кого-то из вновь прибывших получил такое ложе. И при новом расселении они превратились в одноместные номера.

Измотанные дорогой, стоя перед откормленными бабами, провонявшими потом, поганой жратвой и мышиным дерьмом, прибывшие не стали роптать. Справедливо решив, что ближе к кухне приятнее жить.

А теперь и жрать расхотелось. Когда перепадали крохи, девушка заставляла себя жевать и сглатывать. Приберегая силы для…, она не имела понятия – чего.

Так что работа в павильоне сходила за выходной. В конце концов, появившаяся вдруг ненависть ко всему зеленому совсем не выглядела проблемой. Скорее, мелкой неприятностью.

К счастью, обслугу не допускали в павильон больше, чем по одной за раз. Чтобы не наскучили своим видом изнеженным невестам. Те, кстати, и не обращали внимания на бродившую неподалеку челядь, что было девушке только на руку.

– Эй, ты!

Раздавшийся голос разнесся по периметру павильона, отвлекая девушку от мыслей. Это был первый порожденный человеком звук за утро. А ей уже начало казаться, что так – глядишь – может и вечер опустится в тишине.