Константин Кубанцев - Готика. Провинциальная версия

Теперь события наслаивались одно на другое с неимоверной скоростью.

Бур увидел, как у Винта отлетела задняя часть черепной коробки, словно открылась шкатулка, и коричневая жижа полилась на бурую землю. И в тот же миг он расслышал тонкий писк прошмыгнувшей мимо него пули. Он не растерялся. Набрав в легкие побольше воздуху, не оставив себе время на размышление, он бросил свое сухое поджарое тело вперед.

Низко пригнувшись, надеясь на свою реакцию и скорость, Бур нырнул за машину, там на секунду присел, вздохнул, выдохнул, словно перед нырком в холодную воду, и побежал – рванул как спринтер, с низкого старта. Он действовал так, словно обучался этим навыкам годами и, наконец-то, достиг совершенства, и теперь каждый ход его – выпад или отступление, обусловлен предыдущим, и не разорвать, не разрубить эту цепь последовательных действий, не изменить их внутреннюю целесообразность. И лишь бы хватило места и времени довести дело до конца. Он бежал, петляя и приседая. И пела за его спиной тетива и звенели наконечники стрел, отскакивая от брони пронзительными аккордами, и трещало сухое дерево копий на изломах.

Он упал на сырую пожухлую траву метров за триста от обочины дороги и притаился.

С того момента, как сначала рухнул Винт, (а потом бился в судорогах у заднего колеса “нивы” и ни как не хотел угомониться, пока, наконец, его затылок ни разлетелся на несколько фрагментов и естественная выпуклость его черепа превратилась в кратер, в глубине которого кипела лава, окропленная драгоценными рубинами), и до той секунды, когда, опомнившись, Бур предпринял попытку скрыться, прошло, наверное, секунд двадцать.

Все это время Хомяк, широко расставив ноги, стоял на месте. Застыл. Окаменел. Остолбенел. Уставился в мертвые глаза своего друга и смотрел, как кровь из отверстия в центре его лба, заливает их, становясь густой и вязкой. И казалось Хомяку, что процесс этот бесконечен, что льется она и льется, и никогда не остановится, и литр за литром, и галлон за галлоном. Но прошло еще три секунды, и другая пуля пробила его широкую грудь прямо по центру. Эта пуля раздробила грудину, срикошетила от неё и пробила верхушку его гипертрофированного сердца, и бывший спортсмен умер мгновенно.

Двадцать три секунды от начала конца света.

Родионов по-прежнему сидел в машине. Он не расслышал звука выстрела. Хомяк исчез из поля его зрения, также внезапно, как и появился, а вместе с ним и та точка, что приковывала взгляд Павла – черный зрачок автомата.

Что происходит? Он не понимал. Было утро и оно началось нормально. Утро, предвещавшее обычный рабочий день. И была дорога – не ровное в меру выщербленное асфальтовое полотно. И все остальное тоже было! Больница, где он работал и куда спешил, и телецентр, что был по пути и буквально в двух шагах, и автозаправочная станция – знак, оповещающий, что до нее пятьсот метров, был уж виден, и большой универсальный магазин, расположенный едва ли не на больничной территории, где чем только ни торговали: хлебом, колбасой, яйцами, водкой и коньяком, пивом, колготками, женскими прокладками, мылом, стиральным порошком, собачьим кормом, туалетной бумагой, книгами, фотопленкой, цветами и телефонами. Утро и дорога, по которой мчались – по пути или навстречу – разноцветные автомобили. Дорога – одна из многих, что пересекают земной шарик, что болтается в этой сетке, сплетенной из дорог, вдоль которых, как паучки по своим путеводным нитям, стремительно несутся поезда, автомобили, велосипеды и стелется пар, вырывающийся из легких спешащих по ним пешеходов.

Уже в следующую секунду к его машине подскочил Фришбах.

Его нездоровый организм уже не справлялся с тем уровнем адреналина, что внезапной волной… всесокрушающим торнадо настиг его сердце, заставив то биться со скоростью сердца летучей мыши. Нет, оно не билось, а трепыхалось, беспорядочно и сумбурно. Не координированные движения делали его похожим на куклу на шарнирах: на Петрушку или Арлекина, или на черт знает кого – казалось, он то ли кривляется, то ли танцует, не попадая в ритм.

Внезапно он схватился за ручку дверки “нивы” и дернул на себя.

Возможно, это была попытка удержаться на ногах. Кто знает?

Но вторым порывистым движением он втолкнул свое тело внутрь и упал на сидение рядом с Родионовым.

– Кто вы?

Непрошеный пассажир дышал часто и тяжело, наполняя воздух отвратительным смрадом – запахом страха, бессильной ярости и безумия.

– Кто вы? – повторил свой в общем-то бессмысленный вопрос Родионов.

– Двигай! – истерично заорал Фришбах.

В следующую секунду он выхватил из кармана своего просторного плаща нож и приставил к шеё Родионова. И Павел, не смея снять свои руки с рулевого колеса, почувствовал, как по-настоящему упирается острие ему в надгортанник.

– Осторожнее! – боясь наткнуться на нож случайно, воскликнул Павел. – Я еду, еду.

Павел надавил на газ. Двигатель взревел. Машина сорвалась с места и Павел понял, Провидение, ведшее его по жизни, передернуло карту и пошло с крапленой – его жизнь делает новый крутой поворот.

– Кто вы такой и по какому праву…

В ответ он почувствовал, как сталь проколола кожу.

– Да вы с ума сошли!

– Я – сумасшедший? Я – псих? – прошипел Фришбах. – Я? Ну, что же, ты скоро в этом убедишься. Заткнись, и – вперед.

– Хорошо. Спокойно. Нет ни какого повода….– пробормотал Павел, старясь не сделать резкого движения.

Он скосил глаза и внезапно поймал чужой затравленный взгляд – в едва приоткрытых глазных щелках катался зрачок: туда – сюда, от края к краю, сюда – туда. И отражались в нем не ярость, не злость и ненависть, а страх – не человеческий, животный, страх затравленного зверя, угодившего в ловушку. А еще Павел подметил, что кожа незнакомца была бледной. Это была странная болезненная бледность – бледность вампира

Дремавший метрах в ста сзади КамАЗ тронулся в след удаляющейся “нивы”. Пароходом – медленно и почти лениво – выплыл он на середину шоссе и отсек машину Родионова от возможной погони.

В этот же момент из-за поворота выскочил громоздкий черный внедорожник с затемненными окнами и едва избежал столкновения лоб в лоб – летевший по встречной “бумер” чересчур забрал на вираже влево и пересек непрерывную разделительную линию. Водитель внедорожника удивленно замигал фарами и ударил по клаксону. Встречная машина нехотя перестроилась в свой ряд.

– Петро, не гони. Время есть. Пусть Антон подтянется, – обращаясь к водителю, произнес сидящий рядом с ним молодой крепыш.

– Хорошо, Олег. Но ты видел, видел? Идиоты на дорогах, чтоб их!

– Точно! Стой! – обрывая сетования своего товарища, скомандовал Олег. – Стой, мать твою!