Алексей Июнин - Долгая здоровая жизнь

– Но что мы могли сказать, по поводу оружия кроме того, что сейчас рассказали тебе? – сказал Кашин. – Боговидова не могла поверить в то, что мы с Виталичем просто нашли эту проклятую пушку в лодке под опавшими листьями. Дело было серьезное – убита почти целая семья, а у следователей не было ни одного конкретного подозреваемого. Мы с Виталичем, сосед-пьяница и еще один мужик. То-ли родственник, то-ли друг убитой семьи. Четыре человека, но в итоге Боговидовой пришлось отпустить нас всех. У каждого было алиби. Мы с Виталичем, например, на момент совершения преступления спали в своих кроватках. Каждый у себя дома. Это, естественно, подтверждали наши родители. И вообще нас с той семьей ничего не связывало. Совсем ничего. Я никого из них в глаза не видел и не знал. Мы вообще жили в противоположном конце Ведеска.

– Вы помните фамилии тех двух подозреваемых? – спросил я, просто чтобы удостовериться в правдивости рассказа и соединить нити рисунка воедино.

– У родственника или друга той семьи была фамилия Волчанский, – ответил Виталий Сидюкин, – а старикана звали Геннадий Николаевич. Фамилию не знаю. Прикольный старичок, ругался, называл всех дерьмократами и продажными фашистами, Советский Союз вспоминал. Я, говорит, потомственный экскаваторщик, у меня, говорит вымпел есть! Но он, наверное, уже на том свете, он старенький был. И пил.

– Нет, он живой, я с ним разговаривал.

– Вот как? Ну что-ж, дай Бог ему здоровья. Он натерпелся не меньше нашего. А Волчанского ты видел?

Я ответил, что все мои попытки поговорить с гражданином Волчанским обрывались резким и категорическим отказом. Этот человек наотрез отказывается не то, чтобы беседовать, но даже просто дослушать мою просьбу и пригрозил обратиться в полицию за домогательство, если я попытаюсь еще хоть раз позвонить ему или связаться с ним каким-либо иным способом. Что-ж, это его право, я всего лишь журналист с писательскими замашками, а не представитель исполнительной власти и не могу принудить господина Волчанского делать что-то против его воли.

– Из дома убитых пропала крупная сумма денег, – сказал я, взглянув на наручные часы. Двадцать минут давно прошло. – У вас в домах проводили обыски?

– А как же! – кивнул Кашин. – И у нас и у всех наших родственников. Какие-то сбережения нашли, но невозможно было доказать, что они из тех похищенных денег.

– Скажите, – свое интервью я подводил к концу, – вы знаете, что в той бойне, к которой вы были не причастны, выжила маленькая девочка?

– Конечно, – докурив и выбросив сигарету Виталий Сидюкин не знал куда деть руки и сунул их в карманы широких джинс, пропитанных подсолнечным маслом. – Говорили, она-де видела настоящего убийцу в лицо. Но что она могла сказать? Ей был годик или около того.

– Вы знаете ее дальнейшую судьбу? – обратился я к обоим молодым людям, но ответом мне было отрицательное покачивание головами.

Джейн Бильсон

Наш разговор с мисс Бильсон проходил по скайпу. Я сидел в своей спальне с ноутбуком на коленях, моя супруга в компании героев юмористического телесериала громко жарила минтая на кухне, а в зале бесились и смотрели подборку видеоклипов популярной музыкальной группы двое моих пацанов четырнадцати и шестнадцати лет. Мне приходится закрывать дверь, но все равно посторонние звуки очень сильно мешают, а жена огрызается и ворчит, что ради своей дурацкой книжонки я отстраняюсь от семьи и не принимаю участия ни в воспитании сыновей, ни в ремонте спальни, и вообще ни в каких семейных делах. Например, завтра надо будет ехать на дачу, сажать картошку, а я, видите-ли, собираюсь уехать на встречу с каким-то очередным ничего не значащим человеком, а потом опять буду сидеть до полуночи со своим ноутбуком в обнимку, заткну уши наушничками и буду перепечатывать записанный на диктофон разговор. Ее это, видите-ли, бесит. Оставлю это без комментария, ибо эти записи я собираюсь включить в книгу и их, вероятно, прочитает моя любимая драгоценная супруга, лучиком теплого солнышка освещающая мой жизненный путь.

Так вот на другом конце связи с экрана монитора на меня смотрела совсем юная девушка с каштановыми волосами, чуть старше моих сыновей. В отличии от меня, замкнутого в четырехстенной захламленной неиспользуемой одеждой комнате, молодая девушка сидела на открытой площадке частного одноэтажного дома. Она находилась за столиком в тени навеса, пила из соломинки цитрусовый коктейль из высокого конического стакана. За ее спиной шелестели пальмы и открывался потрясающий по своей красоте вид на живописный склон, испещренный плоскими домиками и уходящий прямо в океан. Если присмотреться, то можно было увидеть полоску пляжа и белое здание отеля.

Мы разговаривали по-английски.

– Мистер Джэнварев, – обратилась она ко мне, не без труда произнеся мой творческий псевдоним, – могу я вас так звать? Я не знаю, как обращаются у вас в России? Товарищ Джэнварев?

– Лучше… э… – я призадумался. Не господином же ей меня называть. И уж том более не по имени-отчеству, от чего даже у русскоговорящих зачастую ломается речевой аппарат.

– Зови меня Денис, – разрешил я девочке, втрое моложе меня. Ради нее я даже поставил ударение на первый слог. – Джейн, прежде всего объясни, кем ты приходишься Петру Волчанскому.

– Он мой дядя по маме.

– Хорошо. Ты родилась в Америке?

– Да, – ответила она, но почувствовав, что ответ предполагает дополнительные вопросы, поспешила разъяснить: – Мама улетела в Штаты и вышла тут замуж. Это было очень давно. Мой отец американец.

– Что ты знаешь о своем дяде?

– Он часто прилетает к нам, ему нравиться быть тут у нас. Он так отдыхает. В России у него бизнес, он занимается продажей недвижимости.

– Должно быть он обеспеченный человек?

– По меркам России он считается богатым, – Джейн чуть улыбнулась, – но отдыхать приезжает он к нам, а не мы к нему. Понимаете? Хотя мой отец занимает второстепенную должность в компании по прокату водного транспорта и его компания далеко не самая престижная.

– Джейн, тебе что-нибудь известно о связях твоего дяди с братьями Зенитниковыми? Ты понимаешь, о чем я спрашиваю?

– Вы спрашиваете о той старой ужасной истории, – юная мисс Бильсон помрачнела и нахмурила бровки. – Это случилось еще до моего рождения, но дядя Петр постоянно об этом вспоминал. Он даже всерьез хотел переезжать в Соединенные Штаты, но он не может оставить бизнес.

– Почему он наотрез отказывается разговаривать с журналистами? В частности – со мной? – спросил я. – Ему есть что скрывать?

– Он давно избегает разговоров на эту тему. Раньше, когда я была еще маленькой, дядя Петр говорил только об этом, а теперь старается не вспоминать. Ему очень тяжело, он хочет забыть всю ту историю. А скрывать ему нечего, в свое время он все рассказал копам… То-есть, как это по-вашему… Они держали его в тюрьме несколько недель, они сильно э… как это говориться… подмочили его репутацию. Я правильно сказала?