Рита Гетман - Времена года

Мне часто снится один и тот же сон. Я там ребенок. Стою посреди огромного зеленого поля и наблюдаю, как разыгравшийся ветер колышет стебли высокой травы, и от этого поле становится похожим на поверхность океана. Я никогда не видел океан, кроме как на картинках в книгах, и это лишь мое предположение. Послеобеденное солнце отпустило хватку и больше не жжёт кожу так, как два часа назад. Я устал от долгой прогулки, но теперь мне кажется, будто я полон сил, и вот–вот взметнусь куда-то ввысь.

Этот сон похож на стертое от времени воспоминание, но в действительности со мной ничего подобного не случалось. Мы жили в гористой местности, и там не было таких полей.

Поднимаю голову к небу. Вокруг такая тишина, словно минуты остановились. На мгновение затихает и ветер. Я сам затаил дыхание, и только пульс моего сердца – единственный звук.

Вдруг я слышу что-то, отдаленно напоминающее жужжание рассерженного роя пчел. Оно приближается, сбоку. Теперь я вижу: мутно-белое небо, подсвеченное тусклым солнцем, прорезают птицы, несущие смерть. «Конечно, как я мог забыть о том, что сейчас идет война, и вражеская авиация то и дело бомбит нашу территорию».

Я знаю, что должен спрятаться в высокую траву, чтобы летчики не заметили меня, и не скинули снаряд вниз. Но вдруг мне становится смешно: какое им дело до мальчишки, забредшего сюда в этот летний день? Они меняют дислокацию или осматривают свои захваченные владения, которые никогда не достанутся им, так зачем же они станут тратить снаряды на ребенка? Поэтому я, захваченный чувством любопытства, смотрю на вражескую авиацию, чуть ли не раскрыв рот. Я не восхищаюсь ей, не боюсь её; мне просто интересно. Ведь я так мало видел за свою короткую жизнь, скудную на впечатления.

Они проносятся прямо над моей головой, так близко. Мне кажется, будто я оглушен ревом их двигателей.

Наконец, этот вальс в небе окончен; и я зачем-то начинаю плакать. Из ниоткуда посреди поля возникает фигура женщины, одетой в темную, траурную одежду. Она медленно приближается ко мне. Я не знаю её лица, но догадываюсь, что она – моя мать. Во всяком случае, эта женщина должна быть на неё похожа.

– Скажи: есть ли другой мир, в котором я мог бы спрятаться? – спрашиваю я, когда она проходит рядом.

– Нет, – низким голосом отвечает она: – Мир – один-единственный. Но есть другое время, куда бы ты мог сбежать, если бы захотел.

Женщина, похожая на мою мать, но так никогда и не ставшая ею, растворяется в воздухе.

Из-за облаков выглядывает солнце, но мне уже нет до него никакого дела, равно как и до прохладного ветра, что разносит по полю сладковатые и пряные запахи диких цветов и растений.

«Да, я ищу время, в котором мог бы спрятаться от чертовых военных самолетов», – раздается в моей голове голос какого-то мужчины.

Когда я резко просыпаюсь, медленно приходя к осознанию, что все увиденное – всего лишь сон, я понимаю: голос того мужчины принадлежит мне самому.

– Сегодня, 16 июля 2091 года, – проговариваю я вслух, – назначено испытание этой дряни.

Забавно: с каких пор мое детище, которому я отдал все силы, воображение и то, что когда-то называли «душой», превратилось в «дрянь»?

Наверное, в тот момент, когда я узнал, каково истинное, вместо декларируемого во всеуслышание, предназначение моей разработки.

Я знаю, что симбиоз ученых и военных начался не в наше десятилетие, и что ученых, какой бы безжалостной не представлялась система, никто не тронет, пока они исправно выполняют свою функцию. Слишком долго я закрывал глаза на происходящее, пока мне предоставляли свободу действий в заданных рамках, и пока я тешил себя обманчивой и глупой надеждой, будто совершаю «подвиг» во благо населения нашего конгломерата, которое исстрадалось от затянувшегося военного конфликта.

На самом деле, никто всерьез не верил в возможность начала настоящей войны. Но, разумеется, каждый здесь делал вид: конфликт начнется со дня на день, поэтому мы должны быть готовы, поэтому мы и нуждаемся в правлении военной клики, которая единственная сумеет спасти нас от гарантированного уничтожения другой военной кликой.

Война стала неотъемлемым элементом нашей повседневности, поджидая нас в наших домах, на улицах и на работе. Никто не мог отдохнуть от неё и провести один спокойный день без напоминаний о войне, что лились потоком с экранов, из книг, газетных статей, наконец, из наших разговоров, которые все, так или иначе, были о ней.

Два года назад был запущен секретный проект, с целью разработать «средство защиты населения и наших городов на случай массированного удара противника». На первом заседании, когда проект только обсуждался, большинство моих коллег предлагало создать некий «купол», непроницаемый для всех известных на сегодняшний день видов оружия, которым можно было бы накрыть населенные пункты, и который был бы достаточно прочным, чтоб выдержать любой удар. Любой научный проект – это военный проект, потому высшие армейские чины были здесь гораздо активнее исследователей. И именно от позиции первых зависит судьба каждой разработки.

Сразу начались разногласия. Во-первых, если противник опередит нас и создаст некое супер-оружие, у которого нет аналогов, и которое легко наш «купол» снесет? Во-вторых, из какого именно материала нужно его делать? В-третьих, вряд ли удастся запустить конвейерное производство, а значит, купола не смогут защитить каждый город, следовательно, придется выбирать только мегаполисы или города, где больше всего значимых для человечества памятников культуры…

Тут-то и выявились фундаментальные проблемы: мы слабы, мы не спасем всех, мы обрекаем часть населения на смерть, и никто не желает брать на себя «гуманитарную ответственность», по выражению одного генерала.

Кажется, спор тогда продлился около трех часов. Я был утомлен и, не спрашивая ни у кого разрешения, встал и направился к выходу, который мне тут же преградили военные.

– Куда это вы собрались, Морган? – проскрежетал позади меня супервизор группы по разработкам в сфере гражданского сектора.

– Проветриться хочу. Сил нет слушать весь этот вздор, – хмыкнул я.

– Вздор? Ты разве можешь предложить что-то лучше? Молчал все заседание, и ни одной идеи от тебя не услышали! – завопил мой нервный коллега.

Они все нервные. Профессиональный дефект.

– Хотел дать вам наговориться вволю, – я криво усмехнулся, дождавшись, когда повернут головы в мою сторону.

– Судя по вашему тону, вы, как обычно, готовы сразить нас чем-то действительно стоящим и эффективным? – не скрывая иронии, проговорил военный супервизор из моего отдела экспериментальных исследований.