Ник Никсон - Жажда. Темная вода

– Ну а он что?

– А что, – продолжил Котел. – зассал. Позвал главного – в мундире такого, важного, сабля какая – то висит на поясе, треуголка на башке, морда наглая. Мушкетер хренов. Тот и говорит, мол, не пущу. Возвращайтесь в стойло свое, или шмальнем по вам – так и говорит. И тут самое главное добавляет, – Котел сделал паузу, подняв палец вверх – За то, что наших положили.

– Вы положили? – воскликнул удивленно Фонарь.

– Да, не мы. Мы с Бизоном вообще не при делах. Я Бате маякнул по рации, тот говорит не спорьте с ними, возвращайтесь, мы и вернулись. Но я того мальца расспросил напоследок, и он шепнул, что якобы сталкеры подстрелили дружинников. И из – за этого весь сыр – бор.

Повисло молчание. Сталкеры оглядели друг друга. За столом присутствовали члены всех двоек, хоть и не в полном составе. Каждый по очереди словом или жестом подтвердил, что ничего не знает об этой удивительной истории. Когда очередь дошла до Кобальта, он, потягивая холодный чай без сахара, пожал плечами.

– Да бред же, никто бы из сталкеров на такое не пошел, – отмахнулся Опер. – Это очередная провокация, чтобы часть нашего рынка отобрать. Надо не реагировать и спокойно работать.

– И как теперь ходить в поле? – воскликнул кто – то из собравшихся. – На машинах не проехать, а на своих двоих много добра не упрешь.

– Правильно Витек сказал. Взять штурмом один пост, положить двух – трех уродов и сразу блокаду снимут, – предложил Котел.

– Давно пора было, – воскликнули за столом.

– Ага, получат на что нарывались, уроды.

Фара взмахнул худощавой рукой, будто лезвием и сказал:

– Ау, блин, бойцы. Их в пять раз больше.

– А у нас стены толще.

– А воду кто нам привозить будет? С собственным желудком воевать собрался? – спросил Опер Котла.

– Найдем водовозку, делов – то.

– А поедешь ты на ней как, если дороги блокированы?

– И что теперь проглотить это предлагаешь? Запереться тут, и позволить им наш кусок хлеба захапать?

– Надо тщательней работать. Давать скидки и тогда все будут брать у нас, и Гортранс отстанет.

Гул криков и препирающихся голосов смещался в голове Кобальта в одну сплошную звуковую кашу. Он думал о том, что сказал ему Витька. Слова племянника вывели его из себя – он едва сдержался, чтобы не убить его. Но были ли те слова лживы? Или он услышал правду, которую так боится принять?

– Проглотим сейчас, и нас вообще стеной обнесут, – сокрушался Котел. – Как прокаженных. И сдохнем от жажды как в блокаду.

– Да, мы не терпилы.

– А, может, кто из нас правда пристрелил тех уродов? – перекроил напряжение Фонарь. – Ну же, сознавайтесь, парни.

– Брехня, – отмахнулся Фара. – Все бы уже знали.

– Зачем им это придумывать? – спросили его несколько человек в голос.

– Провокация это!

Кобальта вызвали по рации, и он вышел из столовой, ни с кем не попрощавшись.

– Надо успокоиться. Батя обо всем договорится, – услышал он голос Опера напоследок.

В фойе третьего этажа Кобальт заметил повара Матусевича увлеченно беседующего с тем самым пацаном, которого привел Фонарь. Имя у него еще странное. Локус. Если пацан до сих пор здесь, значит, Току не удалось найти его родственников. Надо поговорить с Олей, чтобы она его забрала и распределила кому – нибудь в семью. Не будет же пацан и дальше волочить свое существование с Током. Испортит его этот забулдыга. Один плохой пример уже есть.

Батя сидел за столом, сложив перед собой сжатые в кулаки руки. На нем не было лица. Кобальт только однажды видел его с таким отрешенным взглядом. Дело было во времена, когда Гортранс только зарождался. Тогда община представляла собой сборище бывших урок и отбросов, которых Суворов собирал по всей вымершей Москве. Плохо организованные, озлобленные, они работали на расчистке дорог и часто конфликтовали со всеми представителями общин. Один из таких конфликтов едва не перерос в полномасштабную войну. Батя и Суворов встретились, чтобы решить очередной спор, разговор зашел слишком далеко. Батя, будучи в компании всего трех человек на глазах десятка дружинников зарядил Суворову по роже. Возможно, именно вопиющая наглость и смелость командира сталкеров остановила будущего Великого князя отдать приказ пристрелить наглеца на месте. Впоследствии Батя выплатил за это оскорбление солидную компенсацию в монетах, однако Суворов не забыл прилюдный позор и мечтал отомстить.

– Контракта на поставки ГСМ не будет, – Батя обрушил кулаки на стол. Сил у него осталось немного, поэтому удар получился скорее символическим. – Иван Иваныч считает, что таким образом публично выкажет нам свою поддержку в этом конфликте. Я убеждал его, что без контракта, мы скоро останемся без фляги в казне, но у него связаны руки. Гортранс – его главный партнер, он не будет рисковать своими гражданами.

– Они перекрыли все дороги, – сказал Кобальт.

– Мы бы сделали то же самое, – в тоне главы Мида звучали обвинительные нотки в адрес сталкера. – Суворов в бешенстве и жаждет крови.

Кобальт вдруг осознал, что того Бати, который врезал Суворову, который прошел несколько войн и десятки раз оказывался на грани гибели – больше нет. Человек, сидевший напротив, был лишь его бледной тенью. Что с ним случилось?

– Иван Иваныч прагматик до мозга костей. Его можно понять.

Батя с трудом поднялся, прошагал к окну. Солнце бледным пятном просвечивало под густыми облаками. Ветер гнал приятный прохладный воздух по опустевшим улицам города, пропускал его сквозь затянутые паутиной форточки, через открытые настежь проржавевшие двери, через разбитые мародерами окна и покосившиеся от лопухов рамы.

– Будет трибунал, – Батя обернулся к сталкеру и внимательно посмотрел ему в глаза. – Есть свидетель.

– Невозможно, – Кобальт помолчал и спросил. – Кто?

– Какой – то бомж. Говорит, видел, как сталкеры застрелили дружинников на Арбате, а потом увезли тела.

Батя заметил замешательство на лице Кобальта.

– Вас же никто не видел, так ведь?

Кобальт рассказал историю встречи с бомжом в книжном.

– Такое нужно говорить мне сразу! – обрушился Батя. – Ёп вашу мать! Что он видел?

– Только как мы едем к Арбату. Больше ничего.

– Судя по тому, как четко описал тебя, он видел достаточно.

Батя выжидающе смотрел на сталкера, надеясь услышать убедительное опровержение. Кобальту нечего ответить. Бомж действительно видел их и за деньги от Гортранса мог приплести к рассказу все что угодно.

– Ты точно больше ничего не хочешь мне рассказать о том дне? – с недоверием спросил Батя.

– Нет.

– И о деньгах, которые вы забрали?

Кобальт машинально попятился, словно его тараном толкнули в грудь.

– У них при себе было две штуки фляг, – пояснил Батя. – Хочешь сказать, вы их не брали?