Евгения Райнеш - Последняя сказка Лизы

Дорога вывела за околицу. Храм, высившийся над городом массивными куполами, остался за спиной, и я почему-то обрадовалась, когда он скрылся из вида. Отныне этот ни в чём не повинный храм останется у меня в памяти, как точка невозвращения.

Всю долгую и тихую дорогу домой я незаметно разглядывала Влада, ставшего вдруг кем-то незнакомым. До сих пор, стоит мне закрыть глаза, я вижу его именно такого, и пульс учащается.

На его лице – мягкое спокойствие, отсвет розоватого заката от серых снежных заносов по обочине шоссе. На правой щеке, обращённой ко мне, откуда-то появилась ямочка, которая делает его похожим на мальчишку. Припухлые губы и взъерошенные волосы – если бы не двухдневная небритость, я бы дала ему в тот момент лет пятнадцать.

– Вот каким ты был, – мои слова тонут в мерном гудении мотора, настолько тихо, одними губами они произнесены. – В пятнадцать…

– Что? – он немного развернулся ко мне. – Ты что-то сказала? Я не расслышал.

– Сбавь скорость, – торопливо произнесла я. – Ты опять попадёшь на камеры. После прошлой поездки штрафы пришли огромные.

Почему-то я стеснялась признать, что разглядывала его. И… Мой пульс при этом учащался, а дыхание перехватывало. После его вчерашних истерик это казалось чем-то диким и несвоевременным.

– Да плевать на их штрафы, – даже в его голосе чувствовалась подростковая безбашенная дурость.

Он улыбнулся, глядя перед собой:

– Скорость, детка, вот что важно…

Тупая фраза. Влад никогда не говорил мне это пошлое до тошноты «детка». И всё-таки моё сердце опять замерло. На мгновение показалось, что мы оба – и в самом деле дети, тайком взявшие у родителей машину покататься. Когда главное «скорость, детка», а на всё остальное и в самом деле плевать.

Он вдруг повернулся, чтобы, чуть наклонившись, поцеловать меня в щёку.

– Дорога, Влад! – мне стало страшно.

– Остановимся? – хрипло предложил он, и авто и в самом деле резко затормозило.

Влад, торопясь, отстегнул свой ремень безопасности, который словно змея с тихим шипением исчез под креслом. Я хотела возразить, но он не дал мне сказать ни слова. Одной рукой ещё плотнее прижал ремень на моей груди, не давая пошевелиться, другой схватил за шею. Очарование, убыстряющее мой пульс ещё несколько минут назад, резко пропало.

– Мне больно, – выдохнула я прямо в его губы, перекрывшие возможность дышать.

Поцелуй был чужим, незнакомым. Неопытным, а от этого – болезненным, сорвавшимся с катушек, словно мстящим за долгое воздержание. Тридцатилетний мужик, которым и был мой муж, не мог в одно мгновение стать таким угловатым и неопытным.

– Что за чёрт? – выкрикнула я, отчаянно уворачиваясь от зубов, больно царапающих мою щёку.

Он замер на мгновение и вдруг с каким-то хлюпающим стоном отпрянул:

– Ты любишь меня, Лиза?

Тон его голоса изменился. Это опять говорил мой муж со знакомыми интонациями, только словно откуда-то издалека, со стоном выдыхая звуки. И тело среагировало на голос, произносящий моё имя. На то, КАК он его произнёс. Перехватило горло, и я, забыв про всё и вся, просто кивнула. Это была правдой. Я любила Влада. С самого первого мгновения. И мимолётная истерика не могла так просто перечеркнуть необъятную, как море, и высокую, как небо, любовь. Так же, как и странный разговор, который я слышала ночью. И нелепое падение в неосвящённый храм. Конечно же, такие мелочи не могли перечеркнуть то, что я к нему чувствовала. Поэтому лучшее – просто забыть, как ночной кошмар.

Влад наклонил голову и улыбнулся, словно прочитал мои мысли. Натяжение ремня, пережавшего кислород, ослабло. Его рука проникла под шарф и осторожно заскользила по открывшейся шее. Двинулась ниже и замерла, сжав грудь, сквозь которую колотилось сердце. Кончик носа коснулся моей щеки.

– Если любишь, то не сдавайся…

Всех аштаракских детей по утрам «спускали с горы». Тех, что постарше, собирал школьный автобус, а малышей сами родители отвозили в детский сад. Это казалось неудобным: то, что и сад, и школа, и вообще все культурные и не очень учреждения находились в городишке у подножья горы. Но сами аштаракцы даже гордились отдалённостью их домов от цивилизации и сопутствующих ей издержек.

– Для наркоманов или воров наша деревня слишком труднодоступна, – в первый же день пояснила Тея, просто подпирая камнем дверь, чтобы та случайно не распахнулась от сквозняка.

В доме никого не оставалось, а Тея даже не удосужилась повернуть ключ в замочной скважине.

– Мало кто заберётся так высоко на гору, – засмеялась она, увидев мой недоумённый взгляд. – А я всё равно уже и не помню, где ключ…

Я не поверила ей, думала – шутит, пока не убедилась, что в Аштараке и в самом деле никто не запирает дверь. Мама рассказывала, как в её социалистическом детстве ключи оставляли под ковриками у входа, но с тех беззаботных, по её воспоминаниям, дней сменилось уже не одно десятилетие. Подъезды за это время затянулись бронёй и обросли домофонами, а такое понятие, как деревянные двери, кануло во тьму веков.

Поэтому Аштарак сразу показался мне островком безмятежности вне времени и – немного – пространства. Я не ошиблась, когда, повинуясь неясному зову интуиции, выбрала именно его своим убежищем. Даже ничего не зная об этом месте, кроме того, что здесь живут Тея и Алекс.

Аштаракские дети уезжали рано утром, я ещё крепко спала. Поэтому открыла глаза, только когда услышала крик с первого этажа:

– Лиза, я ушла. Завтрак на столе, кофе я намолола, сама сваришь.

Соскочив с кровати, я босиком и в пижаме кинулась к лестнице и прокричала, перегнувшись через перила:

– Ты куда-то уходишь?

– Спущусь в город за продуктами. Тебе что-нибудь нужно?

–– Я пойду с тобой.

Тея улыбнулась:

– Отдыхай пока. Не успеешь собраться, автобус будет через пять минут. В следующий раз поедем вместе. Так тебе что-нибудь купить?

Я на секунду задумалась.

– Купи мне…

Мне очень захотелось, чтобы Тея мне чего-нибудь купила. На самом деле я жаждала внимания и заботы.

– Кондиционер для волос. А то я просто шампунем голову мыть не могу. Мне обязательно нужен кондиционер.

Тея кивнула в знак согласия и тихо выскользнула за дверь. Через несколько минут просвистело чихание пригородного автобуса, и всё опять погрузилось в самую тишайшую тишину. Даже кошки, обычно топающие по дому как стадо бизонов, затихли, развалившись на половицах веранды в пятнах солнечных лучей.

Я осталась одна в доме, если не считать задремавших кошаков – Армстронга и Джаз. И поняла, что пришло время представиться по всей форме. Дом наблюдал за мной, пока отсыпалась и приходила в себя. А теперь требует отчёта, кто я такая.