Алекс Берр - CHILDFREE

– Ничего не говори, слышишь! Это место должно быть моим! Я! Я достаточно за него страдал! Мы страдали! Ты меня понял, Колдвэл?!

Не успеваю ничего ответить. Он отталкивает меня и заходит в открывшиеся за моей спиной двери лифта. Вся его пьяная злость выплескивается на кнопки с цифрами этажей. Двери закрываются, спасая меня от Тома и его выдуманных обвинений. Он уезжает вниз. Я следующий.

***

– Как все прошло?

Моя маленькая Лин ставит передо мной кружку горячего чая. Белая нитка заварочного пакетика сразу окрашивается в коричневый. Бумажный ярлычок намок и почти отклеился.

Вечер выдался слишком эмоциональным, чтобы сейчас адекватно соображать. Тяжелая, почти болезненная усталость поселяется во мне паразитом. Может быть, стоит обо всем рассказать Лин, но точно не сейчас.

– Неоднозначно. – Выдавливаю из себя подобие улыбки.

Она стоит рядом, чувствую тепло ее тела. Кончиками пальцев Лин массирует мне голову, взъерошивая волосы. Движения у нее получаются какими-то нервными, частыми, пару раз больно задевает ногтями кожу головы.

– Что-то случилось на вечеринке? – Отрешенный голос, словно этот разговор ей не нужен, словно она где-то далеко в своих мыслях и спрашивает исключительно из вежливости.

Продолжаю подставлять ей голову как кот, которого нужно погладить.

– Тони рассказал о своей молодости, Стиви Лескот пытался соблазнить роскошью, а Томас совсем плох. О чем из этого ты хотела бы…

– Генри, я беременна. – Ее пальцы замирают в моих волосах.

Не успеваю договорить. Не успеваю вообще ничего в этой сраной жизни! Вряд ли Лин хочет узнать мои первые мысли. Судорожно начинаю перебирать все возможные варианты ответа. Паралич сковывает каждую мышцу, мозг отказывается разгоняться. Дерьмо! Нужно что-то сказать.

– Пожалуйста, не молчи. – Она садится напротив меня и накрывает своими руками мои безжизненные ладони. – За сегодня я возненавидела тишину.

– Лин, я… – Растерялся, не готов, не хочу, ошарашен, устал, нужна пауза. – Я не знаю, что сказать…

– Хотя бы скажи, что не исчезнешь из моей жизни! Что будешь со мной! Будешь поддерживать…

Ее умоляющий взгляд без анестезии сверлит во мне дыру размером с материк. Я так был погружен в переживания этого вечера, что не заметил опухших и покрасневших от слез глаз. Она превратилась в маленькую девочку, которая ищет защиты у кого-то взрослого. У кого-то сильного и ответственного. Но являюсь ли я таким?

– Да! Конечно, Лин. – Срываюсь с места и крепко прижимаю к себе. – Обещаю!

– Помнишь, мы договаривались бороться? – Она смотрит на меня снизу вверх зарёванными большими глазами, смотрит с надеждой. – Ты обещал… Твой день рождения…

– Да, я помню, любовь моя. – Продолжаю прижимать ее к себе, нежно целую голову, волосы пахнут шампунем и чем-то съедобным.

Я не забыл. Слишком хорошо помню все, хотя был тогда пьян. В тот вечер мы сильно напились, четыре или пять бутылок дешевого вина на двоих. Месяц назад, в мой двадцать пятый день рождения. Тогда для меня начался обратный отсчет – пять лет, чтобы пройти CHILDFREE. Она мне тогда сказала, что теперь я ее понимаю. Лин как-то почувствовала это по взгляду. Как будто он стал печальнее. Тогда мы пили, закусывая поцелуями. Дико, страстно и больно прикусывая губы. Провожали наше беззаботное детство. Мы фантазировали, что будем сопротивляться этой чертовой системе. Что идет она нахер! Если Лин забеременеет, то сбежим из страны. И где-то там мы будем полноценной семьей. Наш ребенок будет бегать по стриженной зеленой лужайке перед домом, плескаться в надувном детском бассейне. И обязательно много смеяться! Там мы будем счастливы. Мы пили дешевое кислое вино, морщились и сочиняли наш идеальный мир. Я пообещал сделать все для этого.

Для Лин отсчет начался годом раньше, когда ей исполнилось двадцать один. Пару недель она ходила призраком и сильно похудела. Без того хрупкая и невысокая, она напоминала больного ребенка. Потом немного пришла в себя. Но ее ненависть ко всему, связанному с политикой CHILDFREE, возросла многократно. Особенно после визита сотрудника службы контроля. Тех, кто вступил в гражданский возраст, раз в год проверяют блюстители закона. Они приходят в гости, рекламируют прелести CHILDFREE и следят, как бы кто не утаил беременность. Последний раз нас навещали в прошлом месяце, через пару дней после моего дня рождения.

– Пообещай еще раз. – Ее огромные глаза заглядывают в душу, просят взять ответственность, требуют спасти. – Обещай, что мы не отдадим ребенка. Чего бы это ни стоило…

– Обещаю.

Засыпая с ней в обнимку, в очередной раз прокручиваю все события этого жутко длинного дня. За двадцать пять прожитых лет я получил меньше эмоций, чем за сегодня. Есть предчувствие, что это только начало, и мурашки бегут по всему телу. Страшно. Легко давать обещания бороться, когда не видишь противника и не чувствуешь угрозы. Лин тихонько посапывает, значит, заснула.

Ее роль, роль всех женщин в нашей стране слишком тяжелая. Если отбросить мораль, мужчина может легко стать частью конвейера под названием «Успешность». Женщине приходится переступать через свои инстинкты, заложенные природой, ломать себя. Да, всегда были и будут мужчины как женщины и женщины как мужчины. Бэтти Симмонс и юристка Кэмерон готовы сдавать своих отпрысков хоть каждый год. А мой коллега Томас мучается ничуть не меньше своей жены. Может быть, через несколько поколений все проблемные шероховатости политики CHILDFREE окончательно сгладятся и люди перестанут страдать, отдавая своих детей в спецгорода. «Родительский инстинкт не должен мешать развитию личности» – все ради этого.

Мысли проецируются на потолок фильмом в кинотеатре. Зал переполнен, на экране премьера – триллер/мелодрама. В главной роли Лин Робертс и Генри Колдвэл. За основу взяты реальные события из реального времени. Эти двое будут противостоять жестокой системе. Есть ли у них шансы? Шансы сбежать и стать счастливыми?

Откуда взяться шансам, если нет ни малейшего понимания, что делать?! Нет учебников, нет примеров, нет историй успеха или неудачи – любая информация о попытках борьбы с системой уничтожается. В этом нет сомнений. Я сам пару раз редактировал учебники истории для спецгородов детей. Прошлое – самый пластичный материал. Современники слишком молоды.

– Тони, – его имя вырывается из моей груди.

Аккуратно, стараясь не прервать чуткий сон моей любимой Лин, вытаскиваю свою руку из-под ее головы и начинаю одеваться. Есть только один человек, способный мне помочь хоть какой-то информацией, – старик Тони Финч. Он сильнее и смелее меня. Он пытался бороться.

***

Светящиеся стрелки на циферблате часов показывают начало второго ночи. Никаких поездов – порядочным людям в такое время некуда ездить. Для всех остальных существует такси. Не знаю, сколько есть времени до того, как за Тони приедут и отвезут в ближайший спецгород стариков. Нужно спешить! Два часа ночи. Такси, петляя по моему дешёвому спальному району, выезжает на восьмиполосную скоростную магистраль и увозит в туманную дымку. Спустя сорок минут стою у многоэтажного дома, где живет Тони. Если его еще не увезли.