V.S. - Гражданин Ватикана (вторая книга казанской трилогии)

Прокурорша сидела с каменным лицом. Я знал, что она была русская. Или она, прежде всего прокурор?! Или женщина? Или мать? Или госслужащая? Или конь с железными яйцами? Или человек? Мне было наплевать на всё, я продолжал рассуждать вслух.

– Вам не кажется, что система должна быть немного гибче? Ну, знаете, как в притче о гибкой ветви под снегом и толстом суке под тем же снегом. Гибкая вервь прогибается и сбрасывает с себя снег, а толстая, – знаете что? Толстая ломается! Так-то! – я напустил на себя безумный вид взлохмаченного революционера. – Знаете, что я хочу вам этим сказать? Что не равен час и грянет революция! О-го-го! И не сексуальная (хотя вые…т многих), а та самая – настоящая, когда «никто» станет «всем», а… – участники процесса ввалились в зал во главе с судьёй, прервав мою проповедь.

*****

Вторник. Мне становится наплевать на результат моей работы, наверное, это реакция психики сродни реакции физического тела на увечье, когда шок нейтрализует боль. Все куда-то подевались, я откатился на стуле от письменного стола и прижался затылком к стенке, – так я мог подремать минуту-две не рискуя рухнуть на пол. Только начались сны, как дверь открыли – пришла девочка, которая разносила иски по судьям, я не знал её имени. «Привет», – сказала девочка разносящая иски. «Привет», – ответил мальчик, который новенький, который всегда спит на ходу. «А что, судьи нет», – задала девочка риторический вопрос, потому что в этот момент смотрела в пустое пространство кабинета судьи. «Есть, только сейчас он невидимый», – с абсолютно серьёзным лицом проговорил я. «Ха-ха», – довольно быстро отреагировала девочка. Кстати, о шутках, – судья, у которого я работал эти две недели, обладал отличным чувством юмора, этот юмор был замешан на эрудиции, интеллигентности, хорошем вкусе, широком кругозоре и знаниях реалий современного мира. Лет восемь-десять назад я бы смотрел ему в рот. Например: какой-то представитель, передал ему привет от какой-то его одногруппницы, которая заведовала правовым отделом в каком-то «плюшевом» институте. Он с серьёзным видом два раза переспросил её имя, а потом, с ещё более серьёзным видом говорит: «Она ничё что-ли?». Ржали (именно ржали) все. Шутка становится удачной и от того тоже, кто её произносит. Однако, время обеда. После обеда я взял за правило минут двадцать спать у себя в машине, опустив спинку сиденья водителя; зимой конечно, так не получится, да и меня уволят, наверное, до зимы-то!..

Обед прошёл не очень. В кафешке кто-то переключил канал и теперь там шли передачи типа «Люблю, не могу» и «Давай поженимся» и иже с ними; когда показывали жирных тёток, аппетит портился.

После обеда, войдя в кабинет, я оказался в разгаре обсуждения автотранспортных средств наших коллег и финансового положения их родителей, как чего-то неотрывно связанного с их автотранспортными средствами. В числе сплетничавших был начальник одной из канцелярий, – копия Мэтью Макконахи, только татарин. Мне он интенсивно не нравился первые дни. Я примеривался к его здоровью и жизни, – что произойдёт быстрее, – асфиксия или перелом шеи? Идеально сидящий костюм, лёгкая небритость, профессионал своего дурацкого дела. В нём было всё, что меня бы взбесило ещё вчера, но сегодня я был к нему равнодушен. Разговор продолжался.

Прозвучал термин «золотая молодёжь». Спустя ещё секунду мне был задан вопрос: «А ты, Поль, представитель «золотой молодёжи?». Для пущей образности я решил ответить вопросом на вопрос: «Вы видели на чём я езжу?!» «Нет». «Ладно, вы видели мои ботинки?..»

Затем разговор перетёк на некоего работника нашего суда, который в скором времени должен был стать судьёй. В основном говорили по-татарски, я мало что понимал. Мне в пору спросить у какой-нибудь Даши: «А что такое «халяр ничек?», а она бы мне ответила: «Как поживаешь или как дела»; а я такой: «что, им всем интересно как у меня дела?»; а Дашка мне циничной интонацией: «Нет, им наплевать как у тебя дела, им на всё наплевать, кроме денег». Отвлёкся на киноаллюзии. Потом перешли на смесь русского и татарского, – тут я уже мог вставить свои пять копеек.

– Он пришёл в наш суд ещё совсем молодым. Сначала помогал завхозу, потом, где-то с третьего раза, поступил на юрфак КГУ, потом Команданте заметил его и взял к себе секретарём (пять долгих лет он проработал секретарём, уууу!), потом ещё два года работал помощником (уууу!), теперь за него просит сам Команданте и ему гарантирован статус судьи. Все эти годы он ни с кем не встречался, только в начале лета на горизонте его либидо появилась прелестная работница канцелярии (со скверным характером). А ведь он из деревни, из бедной семьи. Он сказал, что не скажет ничего родителям, пока не получит статус… Вот обрадуется его старик и заплачет от счастья мать! – говорила помощница, обращаясь сразу ко всем.

Я уже четыре дня назад заметил, что местная публика не чурается сплетен. Интересно, – обо мне что-нибудь говорят?

– Я сейчас умру от умиления, – как можно наглее проговорил я. – Всю молодость положить на служение системе, чтобы в одну прекрасную ночь – с субботы на воскресенье – умереть от инфаркта (это была, конечно, аллюзия на кончину Родионова, чей портрет, по-прежнему, разделял меня с кофейным аппаратом), – я продолжать настраивать против себя общественную мораль.

Конечно, это была авторская интерпретация жизнедеятельности данного человека. Правда же звучала так, – даже таким умным, целеустремлённым и трудоспособным людям, как этот мальчик, приходится всю жизнь добиваться карьерного скачка, что тогда говорить обо мне, который не только не может протокол составить и уведомления разослать, но и не стесняется говорить об этом всем и каждому. Мне в голову пришла мысль немедленно уволиться. Уволиться, тем самым окончательно испортив отношения с папиком. Он меня считает безответственным придурком, похоже, он прав. Я, к тому же – трусливый и ленивый, я часто презираю сам себя, хоть даже за то, что боюсь мечтать в полную силу.

Когда кости очередного объекта были тщательно перемыты, головы зачинщиков разговора синхронно повернулись в мою сторону.

– А чем ты вообще увлекаешься, Поль?

– Да-да, хобби у тебя имеется?

– Да, имеется. В свободное от работы время я спасаю жизни. (Пауза) Я – супергерой. Днём я – незаметный судебный служащий, а ночью – бесстрашный борец с преступностью. Иногда приходится быть супергероем и в дневное время, вы же замечали, что иногда я опаздываю с обеда, – обратился я к секретарю и помощнице. – Если бы не я, – продолжил я с невозмутимым видом умалишённого, – город бы захлестнула волна преступности, знаете ли… Нагрузка на суды увеличилась бы кратно… Прошу только, не говорите об этом никому, мне ни к чему популярность.