Александр Черенов - Одиночка в толпе «часов пик», или Я иду убивать

Для начала следует разобраться с ощущениями. Что они такое: удовлетворение? Страх? Упадок? Душевный подъём? Пожалуй – всего понемногу. Но «коренной» – подъём: остальные – «пристяжные». Мне хорошо. И не оттого, что пока не поймали: оттого, что одним негодяем стало меньше. Оттого, что я сделал доброе дело. Я не знаю реквизитов нарушителя ПДД, но знаю, что он заслужил свою участь. Участь моего клиента.

Проходит минут десять – и вот, первый прохожий. Теперь можно: я уже «отошёл на заранее подготовленные рубежи». «Первый» ведёт себя «в соответствии с инструкцией»: «ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не знаю, ничего никому не скажу». Он боязливо косит глазами на «натюрморт», оглядывается по сторонам – и «даёт ходу»! Правильно делает. Всё правильно: и косит, и оглядывается, и даёт. Потому что, не дай, Бог, заметят… что он заметил. Ведь потом «вовлекут и охватят». «Вовлекут» посредством волочения, а «охватят» со всех сторон. И не только руками. «На безрыбье» у нас очень даже просто из понятых угодить в свидетели, чтобы транзитом оттуда – в подозреваемые и обвиняемые.

Но дураков не сеют и не жнут. На десять умных всегда найдётся один д… «другой». Находится и сейчас. Этот «одиннадцатый» – ну, десять умных плюс он – лезет в машину, на американский манер тычет пальцами в сонную артерию клиента, и поднимает тревогу. Проще говоря: хай. Сбегается несколько человек (значительно больше разбегается – и во все стороны). Группа из трёх дураков – все умные уже рассредоточились – домогается полиции, и ей это удаётся. Насколько я разбираюсь в мимике, полиция фиксирует лишь то, что ей нечего зафиксировать. Кроме «тела в ассортименте». Дураков «вовлекают и охватывают», но по глупости они этого ещё не понимают. Понимание к ним придёт чуть позже – вместе с «группой товарищей» с подручными средствами. Уже там – «в отделе».

А сейчас их переполняет чувство гордости от сознания исполненного долга. Вскоре их переполнят другие чувства – и, как минимум, двое из этих общественников уже никогда не поддадутся «зову сердца». Избыток чувств восполнит недостаток мозгов – и все вместе они произведут на свет мысль: «Не лезь, куда не просят! А и просят – не лезь!»

В этот день я больше не вижу постоянных «гаражевладельцев» на нашей пешеходной дорожке. Возможно, их отвращает свежее пятно на асфальте. Даже не одно пятно, а несколько: клиент протёк всеми отверстиями, как естественными, так и дополнительно устроенными мной.

Только один человек сиротливо выписывает круги на месте происшествия: следователь. Судя по тому, что он один, я делаю единственно правильный вывод: товарища бросили. «Под танк». А это значит, что дело уже признано не имеющим перспективы – и товарищ просто «работает на объём»: собирает макулатуру. А уже это значит, что я могу совершенно успокоиться, и даже раньше следователя списать дело в архив. В архив своей памяти.

Но это не отменяет мыслей по Чернышевскому: «Что делать?». Ограничиться локальным успехом – или ступить на скользкую дорожку борьбы за справедливость? Ступая на неё, я должен отдавать себе отчёт в том, что работать мне придётся, как разведчику в тылу врага: кругом – только чужие. И каждый следующий мой шаг может стать последним. А ведь «всех не перестреляешь»! Эта публика растёт, как грибы-поганки: не надо и культивировать. Может, не стоит обременять себя плановыми заданиями, тем паче, взятием повышенных обязательств? Не лучше ли ограничиться работой «по ситуации», когда уже не будет ни терпежу, ни другого выхода, кроме выхода на дело и на клиента? Я ведь – не «сознательный борец за дело революции»: я – просто неравнодушный…

Я щёлкаю кнопкой ножа. Нет, я ещё не «на работе». Я всего лишь осматриваю орудие… И ещё раз «нет»: не преступления, а возмездия. И это – не вопрос терминологии. Это – принципиальное отличие. И осматриваю я не для того, чтобы попрощаться с ним. Надо быть последним дураком: это – не нож, а произведение искусства! Штучная работа. Как говорят в местах «не столь отдалённых» (попросту – далёких): «Перший сорт!». И, если, уж, не в моём кармане, то ему место – в музее! И не в музее истории МВД, а в Оружейной палате!

Достался он мне по случаю. Достался ещё до того, как меня окончательно «достали». Привёз я его из армии, из суровых мест, что «на самом краю Земли». Кстати – очень удобно: ищи концы… на краю! Как случился этот случай? Элементарно: если Шуре Балаганову довелось сидеть в ДОПРе вместе с источником информации о миллионах Корейко, то мне довелось лежать в госпитале вместе с одним доходягой, ни имени, ни лица которого я не помню. И не «уже» – а «сразу же, как только». Как только я вышел за ворота учреждения: «с глаз долой – из сердца вон». Тоже – очень удобно: как вспомнить то, чего и запомнить не успел?! Я и сам всегда стараюсь «так же глубоко западать в душу»: обоюдная короткая память – залог обоюдного долголетия.

Чем, уж, я приглянулся товарищу – не знаю. Но точно приглянулся. В солдатском госпитале скучно. Когда ни водки, ни карт, ни женщин, время коротается исключительно за разговорами. А я был мастер поговорить! Ещё, какой мастер! Я мог разговорить и «дипломированного молчуна»! А этого доходягу и разговаривать не надо было: сам напрашивался. Возможно потому, что недолго ему осталось. Как информировал меня коллектив, товарищ вовсю готовился встретить «тётеньку в белом». И не только вовсю —во всеоружии.

Вот так в одном из наших разговоров, не помню уже, иллюстрацией к чему, и появился этот нож. Нож был сработан умельцем-папой, который заодно числился рецидивистом. Конструкция была по-русски простой и эффективной. Главное, аппарат не давал сбою: проверили «на стенде». А вот спуск он давал отменно – чтобы уже не дать спуска никому. Не помню, как и почему, но я стал обладателем этого сувенира, который вовсе и не сувенир. Но я точно помню, что насилия при обретении прав я к товарищу не применял. Скорее всего, произошёл обоюдовыгодный обмен: моего доброго участия – на часть его добра.

Вскоре я убыл из госпиталя «согласно предписанию». Вместе с подарком убыл. Перед убытием я, как порядочный человек, зашёл попрощаться – и «попрощался»: товарищ намедни приказал всем нам долго жить. Не скажу, чтобы меня слишком огорчило это известие. Скажу больше: оно меня совсем не огорчило. Ведь парень отдал концы не только в землю, но и «в воду». Грех так говорить, но очень верное решение. Теперь – ищи-свищи! Всех сразу: его, меня, нашу связь, нож, изготовителя! А, если так, то ничего не было: ни меня – в связи с ним, ни его – в связи со мной! Не было и всего остального «согласно описи»! Я был свободен на все четыре стороны: ни в одной из них на мне не было «наколки»! А «аппарат» – это его духовное завещание нам всем – в моём лице!..