Дмитрий Видинеев - Маша из дикого леса

Эта уродливая логика заставила Галину броситься к мальчугану. Задыхаясь от ненависти, она отшвырнула перепуганную мать и вцепилась в горло ребёнку.

– Почему он, а не ты?! – ревела как зверь Галина. – Это нечестно, гадёныш, нечестно!

Несколько мужчин, которые присутствовали на похоронах, оттащили её, скрутили. Мальчик истерично кричал. Пришедшая в себя мамаша рыдала в голос. Люди смотрели на всех участников этой трагической сцены с сочувствием.

Двенадцать месяцев Галина провела в психиатрической больнице. Когда выписали, она пошла по самому лёгкому пути – нашла утешение в алкоголе. Пила по-чёрному, пытаясь залить пустоту в своей душе. Это было существование в сплошном мутном мороке. На людей Галина глядела с ненавистью, виня их в том, что жизнь – дерьмо, но волю гневу умудрялась не давать даже будучи сильно пьяной – очень уж не хотелось снова угодить в психушку. Этот огонёк здравого смысла горел в ней постоянно, как крошечный маячок в океане безумия. Собутыльники Галины удивлялись: пьёт побольше остальных, однако не срубается никогда, держится каким-то чудом на ногах и глупости не вытворяет.

Могилки сыновей Галина посещала редко, а когда приходила только и делала что бранилась – ни слёз, ни тоскливого взгляда. Она ругала Петю и Серёжу за то, что те своей гибелью исковеркали ей жизнь. Галина даже их сделала частью дерьмового мира. Человечность в ней покрылась червоточинами и сгнила. Осталась лишь злоба, и Галину это устраивало. Комфортней стало существовать, легче.

Но однажды злоба достигла критического уровня – маячок здравого смысла погас. В тот день стояла ужасная жара, а к вечеру разразилась гроза. Галина не находила себе места, с ней творилось что-то неладное. Она ощущала себя так, словно внутри неё тикала часовая бомба, готовая взорваться в любую секунду. Сожитель – тщедушный мужичок с гнилыми зубами – кричал на неё: «Совсем спятила, жирная дура!» А она ходила из угла в угол, что-то неразборчиво бормотала себе под нос и уродливо кривила лицо всякий раз, когда за окном вспыхивала молния. Сожитель попытался силой усадить её на диван, и тут «часовая бомба» взорвалась: Галина заорала нечеловеческим голосом, схватила сожителя за шею и принялась душить. Весила она раза в два больше своей жертвы. Мясистые пальцы с грязными обгрызенными ногтями впивались в шею. В этот момент Галина испытывала радость, словно убивая этого мужика, она наказывала весь дерьмовый мир. В ней клокотала ненависть, а оконные стёкла дребезжали от раскатов грома, ливень барабанил по карнизу.

Сожитель испустил дух, но Галина не собиралась останавливаться – душила, пока пальцы не онемели. Лишь когда гроза прекратилась, она осознала, что натворила, однако ругать себя не стала. Огонёк здравого смысла в ней снова загорелся. Без всякой паники она оценила положение, затем без суеты сложила в сумку кое-какие припасы и покинула квартиру. В городе задерживаться не собиралась – менты живо найдут, а потом снова психушка или тюрьма. Никто из приятелей-собутыльников её скрывать не станет, можно даже не надеяться. Поразмыслив, решила рвануть в Глухово – уж в этой-то гнилой деревушке её искать точно не станут. Да и контингент там подходящий – алкаш на алкаше. Подходящее местечко. Она не сомневалась, что освоится в Глухово, приживётся, станет своей.

Освоилась, прижилась, стала своей, как и рассчитывала. Вот только дохлая старуха Аглая всё испоганила.

Расчёсывая зудящую от мелких язв шею, Грыжа вышла к шоссе. Два километра пройдены. Всего два, а ноги, словно свинцом налились. И духота эта невыносимая. Горячий воздух с хрипом протискивался в лёгкие.

Немного передохнув, снова двинулась в путь. «Не дойду, – всё настойчивей звучало в голове. – Сдохну…» Остановилась, выпила воды. Мимо проехал белый «Москвич», но Грыжа даже не подумала о том, чтобы проголосовать: ну кто подвезёт такую, как она? В дерьмовом мире чудес не случается. Только на себя нужно надеяться, исключительно на себя.

Перед её мысленным взором появилась огромная бутыль полная самогона – как подлая насмешка, как приз, который ей не получить никогда. Грыжа плаксиво поморщилась: хотя бы рюмашку – всего лишь, чтобы губы помазать. Тогда и шагать было бы легче.

Она услышала позади рокот. Оглянулась. Небо над лесом было тёмным.

Поездка на дачу для Синицына Льва Николаевича всегда была праздником. Природа, рыбалка, огородик – в этом году он посадил экзотический сорт редиса, и с волнением ждал урожая.

В январе ему стукнуло семьдесят три, и порой он чувствовал себя очень старым и больным. Однако всё менялось, когда выезжал на дачу. Словно бы чудесным образом становился моложе, крепче. Иногда Льву Николаевичу казалось, что именно дача удерживает его на этом свете. Именно с ней были связаны все его планы.

Одинокий добродушный человек. Иногда зимними вечерами он садился с кружкой горячего чая у окна своей однокомнатной квартиры и представлял, как весной будет обустраивать дачный участок, какие изменения привнесёт в обстановку крошечного домика. Эти фантазии грели его, заставляли забывать о бытовых проблемах. Часто давал он волю воображению – дачный участок разрастался до огромной усадьбы с фруктовыми деревьями и живописным прудом, в котором, сверкая чешуёй, плавали карпы. Почему бы и не помечтать старику? Хотя, с его-то пенсией только и оставалось, что мечтать.

Лев Николаевич ехал на своём стареньком «запорожце» по требующему ремонта шоссе, и по обыкновению строил планы – не глобальные, а на сегодняшний день. Для начала, конечно же, он проведает огородик. Затем чайку попьёт. Потом прогуляется до пруда. А вечерком позволит себе стаканчик смородиновой наливочки. Перед ужином, для аппетита. Чудесные планы, прекрасные в своей незатейливости. На волне хорошего настроения Лев Николаевич напевал мелодию из фильма «Дартаньян и три мушкетёра».

Он бросил взгляд в зеркало заднего вида. Небо темнело. Подсвеченные солнцем тучи надвигались с неумолимой мощью. То тут, то там клубящуюся мглу озаряли вспышки молний. На миг, почувствовав себя озорным ребёнком, Лев Николаевич показал язык зеркалу: никакая гроза не нарушит его планы! Разве что на пруд после ливня идти придётся по разбухшей от грязи дороге. Но это ведь не проблема. Пустячок.

Лев Николаевич перевёл взгляд на шоссе и увидел грузную женщину в сером сарафане. Та шла как утка, тяжело переваливаясь с ноги на ногу. Даже со спины было заметно, как она устала. Лев Николаевич покачал головой: бедолага. Нужно подвезти. Он всегда, когда предоставлялся случай, с удовольствием брал попутчиков – веселей ехать. О том, что попутчик может оказаться грабителем или задирой, даже не думал. И на его счастье, такие ему не попадались.