Ганс Цвейг - Моргазм

– Ну так выпьем, друг. – протянул я к нему банку пива.

– Cheers! – отреагировал Джилл.

Мы оба выпили вприкуску с чипсами. Я закурил не спрашивая, ответ был очевиден, поэтому заговорил о более насущном:

– Ну так что, пустишь в дело красный телекастер?

Он улыбнулся, поглаживая отсутствующие усы и бороду, сумасшедше глядя куда-то вовне:

– Думаю да.

– Отлично, но ты так и не сказал, что ты хочешь играть.

– Да как пойдёт, главное начать.

– Как это банально, господи.

Он снова улыбнулся, закуривая сигарету.

Какое-то время мы так и сидели, в полнейшем тупняке, не зная, что сказать друг другу, потому что оба достигли того возраста и ментального состояния, когда и так всё понятно. Вероятно, ему не хотелось вообще ничего, как и мне, и он видел в возможности музицирования некую отсрочку ада на земле. Но это лишь очередная иллюзия, потому что музицирование есть продолжение того же самого ада: вторичная музыка и вторичные слова людей, которым ничего не нужно и не хочется. Есть ли у нас хоть что-то, о чём мы хотим сказать потенциальной публике? Семена шестидесятых – детей-цветов – слова любви – сменились криками, нет, стонами ненависти нулевых. Кошмарная стагнация, поджаривающая на медленном огне. Как похмельное солнце, истошно пробивающееся ранним утром сквозь плохо занавешенные окна, коррелирующая с такими же изматывающими похмельными снами и воспоминаниями о старых смазанных фильмах про пляжные курорты восьмидесятых. Где ещё черпать большее страдание в наше время, налитое в виде винтажного коктейля с ледяными кубиками грусти.

Героиновый Джилл тоже плавал в этом кошмаре 24/7. Он уже давно не парился об этом. В его голове отмер этот по-детски человечий механизм, либо он отвык это показывать или воспринимать. На самом деле он не был джанки, и, по его словам, даже никогда не пробовал опиаты. Зато было много другого. Насквозь прокислоченный мозг вращал шарами безумных глаз, пока Джилл двигался по собственноручно выделанному миру. Ему было не западло рушить как Шива то, что было создано ранее. Он интуитивно видел в этом резон для дальнейших созданий. Поэтому был намного радикальнее меня в этих вещах. Меня, начавшего путь разрушения вокруг себя совсем недавно.

Телевизор всё так же шумел и рябил синью помех, и мог бы отражаться тем самым в микроволнах нашего пива, если бы оно было налито в бокалы. На какой-то момент они смогли бы поменяться местами, и телевизионный нойз оказался в бокалах, а золотистая пузырящаяся жидкость за стеклом кинескопа. Я предложил Джиллу поставить музыку, но он самонадеянно махнул рукой, взяв в руки гитару, и начал дёргать непослушные струны. Несколько минут подряд он давал испытание для моего мнения о его навыках, но потом вдруг заиграл заливистую и тихую мелодию. Она как нельзя кстати пришлась к нашему общему видеоряду. Хотя, с чего это я решил, что общему, не зная, что творится в голове у этого психа. Возможно у него перед глазами уже давно летали летучие мыши и психеделические драгонфлаи, а весь мир распадался на фракталы атомов. Спустя пару гитарных мелодий и несколько глотков и затяжек он предложил затянуть косячок. Не будучи дураком отказываться, я принял предложение. Он достал его из нагрудного кармана клетчатой рубашки, одиноко висевшей на плечиках на стене, благодаря вколоченному в стену гвоздю.

Дурь оказалась забористой. Джилл откинулся на засаленную постель, не снимая своих ковбойских ботинок. Вернее, его обувь не была такой, но мне хотелось видеть в нём ковбоя во время этого странного прихода. Моё тело тоже устало и хотело прилечь, но я воспротивился этому позыву, чувствуя отвращение к ложу бродяг. Джилл словно прочёл мои мысли и с фразой «не ссы» во взгляде, бросил рядом с собой свою косуху подкладкой вверх. Теперь я уже не обламывался и грохнулся на неё, посмеиваясь о глупом моменте. Я достал из кармана свои тёмные очки и надел их, чтобы стало ещё кайфовее. Пёстрые цвета психоделического торшера боязливо ползли по стенам подальше от телевизионойза (как объяснил Джилл), и заглядывали сквозь мои тёмно-синие линзы. Интересно, что они пытались найти в чёрных океанах зрачков мертвеца? Неужто помочь им, выкрасив цветастой рябью грязной радуги, и вернув к жизни таким образом. Меня отвлёк звук чиркающей зажигалки вновь прикуривавшего сигарету Джилла, который принялся рассказывать о жизни. Тетрагидроканнабинол заставил его разоткровенничаться.

Но ничего сакрального он не рассказывал. Это не было началом биографии с «once upon a time». Джилл рассказал лишь о нескольких длительных периодах своей жизни, которые сделали его тем, чем он являлся в данный момент. Он повествовал настолько подробно, насколько это позволяло рассказу не быть занудным, и настолько внятно, насколько позволял его отравленный кислотой рассудок. Если бы я записывал его слова на диктофон и наложил на какой-нибудь психеделический джем его же авторства, то это могло бы стать произведением маргинального искусства с большой буквы «эй» (сид). Дёрти факин эйсид.

Самое раннее, о чём он рассказал из своей жизни, было его отрочество. Будучи тинейджером и живя ещё вроде как с родителями, он связался с плохой компанией – волосатых уличных романтиков. Рокеры научили его вредным привычкам, включая игру на гитаре. Джилл, которого тогда ещё звали по-другому, всецело отдался новым веяниям в его судьбе, едва ли осознавая возможную глубину губительных последствий.

Тех троих рокеров звали на манер трёх архангелов со спорной биографией – Азраил, Азазиль и Самаэль. Они все были крепкими, длинноволосыми музыкантами. Настоящие трубадуры преисподней, не признававшие экстремальные направления рока, за исключением хэви метала, не испорченного писсдэдскими трендами. Троица была скорее из ревнителей классической традиции, что отразилось также и на вкусах моего нового знакомого. И у них тоже была своя гаражная группа, с грозным названием Serpent Egos. Азраил был лид-гитаристом/вокалистом, Азазиль был за ритм-гитарой, а Самаэль сотрясал опоры материального мира за ударной установкой. Нового приятеля они сделали басистом, которого им не хватало, и в шутку дали ему имя, созвучное с остальными, и как отсылку за вспыхнувшую у него раннюю любовь к выпивке. Так Джилл стал частью группировки «Серпентигос», славящуюся в узких кругах любовью ко всему запрещенному.

Мрачные парни угарали по выхоленному собственной синкретической философией сатанизму, не чураясь проникновения в брошенные дома. Видимо, это заложило фундаменту и нынешним реалиям, в затхлом потоке коих плавал Джилл. Отважные в своём безумии рокеры разносили дома с заколоченными окнами, оставляя после себя хаос, впоследствии воспеваемый в песнях. В каждой постройке, не устоявшей под натиском их остервенелого бытия, они проводили от одной до нескольких недель. Серпентигос там же научили юного Джилла скиллам «тёмного скаута» – основам того, как подключаться к чужой электросети и канализации, не платя при этом денег и не будучи пойманным. Этот момент показался мне откровенно неправдоподобным, но я не был разборчив в таких вещах, поэтому не стал ставить под сомнения перлы рассказчика. Тем более, мы с ним находились в заброшенном мотеле, где чудом горели торшер, сломанный телевизор и, судя по звуку капель из душевой, имелась вода.